Главное – «правильно сфокусироваться…»

Если все билеты проданы, то это сделали спекулянты. Фото Интерпресс/PhotoXPress.ru

Метафора «оказание услуг» в отношении деятельности государственных институтов сравнительно новая для нашего дискурса. И применение ее к сфере образования до сих пор многими воспринималось в штыки. Тем не менее эта модель хорошо описывает ситуацию.

Попробуем сравнить нашу систему образования с советской, американской и китайской.

В советской системе образования заказчиком было государство. Именно оно решало, чему учить, сколько набирать студентов, кому платить стипендию и давать общежитие. Те отрасли образования, в которых государство было заинтересовано (армия, крупная индустрия), процветали по сравнению с другими. Студент не имел практически никакого голоса в том, чему и как его обучали. Государство знало (точнее, предполагало, что знает), какие части государственного механизма нуждаются в новых деталях. А студент в вузе был, по сути, болванкой, которую вставляли в станок, обрабатывали и получали в результате нужную государству деталь – специалиста.

Каким образом общество участвовало в организации и предоставлении услуги образования? В очень малой степени. В частности, в СССР у населения сохранялась идея ценности высшего образования, поддерживалась престижность таких малооплачиваемых профессий, как врач, учитель.

Но были и есть несколько другие модели образования.

Как это делается в Америке

В США высшее образование находится в основном в частных руках, а некоторая доля – в руках штатов. В этой системе главный заказчик – студент. Это он в значительной мере определяет, чему и как его будут учить. Власти отдельных штатов тоже являются заказчиками, но в меньшей степени. Они поддерживают университеты, ориентируют эти вузы на решение своих местных задач, например на подготовку нужных штату специалистов.

Федеральное правительство тоже влияет на вузы, например, выделяя крупные гранты для того или иного направления исследований, поддержки того или иного направления образования. На эти деньги создаются кафедры, рабочие места. Будущие студенты видят, что возникают новые перспективы в той или иной области, и принимают это во внимание, выбирая свою профессию.

Именно на примере США видна реализация концепции образования как услуги. Есть спрос со стороны поступающих – немедленно появляется предложение: нужные образовательные программы в разных ценовых сегментах. А когда у государства появляется спрос на специалистов с конкретными навыками и умениями, оно выделяет средства, формулирует задачи, под эти задачи разрабатываются планы приема в университеты, появляются образовательные программы.

Скажем, в начале 60-х, когда власти США поняли, что отстают в некоторых областях от СССР, они сделали ставку на совершенствование не только высшего, но и среднего образования, на поощрение лучших студентов, финансирование стипендий и научных исследований. Государство стимулировало развитие ядерной физики, в том числе военного назначения. Развивались программы по изучению главного «потенциального противника».

В конце 90-х годов Америка перестала финансировать программы подготовки специалистов по России. Количество российских кафедр сократилось, набор на них упал (сейчас он опять растет). После 11 сентября 2001 года резко выросло финансирование арабских программ (арабский, языки иранской группы, регионоведение и т.д.). Сейчас это все тоже падает.

Но в целом университеты сами стараются выжить, сами ищут, что нужно потребителю, что для него важным будет завтра.

Заказывает американский студент свое образование не у государства и даже не у штата, а у университета и обычно сам оплачивает заказ. Конечно, возможна помощь разного рода, но в целом большинство студентов полагаются только на свои и родительские силы.

Хотя государство является важным заказчиком в системе образования, тем не менее будет правильнее сказать, что еще один заказчик, влияющий на систему образования, это не государство, а общество. Именно общество заставляет правительство обращать внимание на те или иные проблемы и указывает государству, власти те направления, те сферы образования и науки, куда нужно вкладывать деньги.

Общество прямо и косвенно регулирует основные потоки средств, предоставляемые университетам и научным центрам. Скажем, во второй половине ХХ века в США одним из важнейших направлений была медицина. Население буквально требовало от правительства субсидировать исследования в области онкологии, сердечно-сосудистых заболеваний, ВИЧ. Сегодня все больше средств выделяется на борьбу с проблемами старения, в особенности в области нейрологических заболеваний. В последнее время все большее внимание уделяется проблемам экологии, чистой энергетики и т.д.

Общество заставляет государство озаботиться плохим образованием в школах, расположенных в районах с бедным населением, в зонах компактного проживания этнических меньшинств. Даже там, где государство, исполнительная власть выступают инициатором того, куда направляются основные фонды – на поддержку исследования космоса или разработку новых систем вооружения, – общество в конечном счете определяет, будет ли правительство тратить деньги таким образом.

Россию тянет в СССР

Наше нынешнее российское образование унаследовало систему управления советскую. А это централизованная система, она содержится за счет государства и зависит от него. Если сегодня отпустить вузы в свободное плавание, то большинство из них исчезнет.

Когда-то плановая экономика определяла правила функционирования системы образования, а идеология определяла смысл этого образования. Сегодня общественная и политическая системы остались прежними. Особенно основной принцип – централизация системы. В то время как самой плановой экономики уже нет.

Плановая экономика, советская идеология исчезли, новые принципы и смыслы функционирования централизованной системы не появились, а система продолжает функционировать по инерции. Ее пытаются наполнить приятными для власти смыслами, идеями, современными лозунгами – про Победу, про великую войну, искажение истории. Эти лозунги еще годятся для парадов и шествий, но не могут быть основой и смыслом современного образования. Впрочем, как и задачи, которые ставит перед собой министерство: «…создание условий для повышения уровня капитализации образовательного потенциала населения».

В 90-е годы российское образование старалось оторваться от централизованной советской системы, где государству виднее, каким должен быть университет, кого и как готовить. Был сделан упор на то, что главным заказчиком образования, его качества, объема, приемов, должен быть студент. Попытка эта провалилась вместе с несмелыми попытками демократизации страны.

Замечательно, что самый «передовой» рыночный идеолог и одновременно главный реформатор Егор Гайдар, создавая вуз своей мечты – Вышку, предпочел сделать ее вузом государственным, вне Минобра. Но получился он все-таки государственным, попав в систему Минэкономики. То есть Егор Гайдар повел себя не как рыночник-либерал, а как обычный бюрократ. Тот факт, что в начале построения нового образования в новой России под эгидой реформатора экономики Гайдара возник государственный вуз, говорит о невозможности вырваться из порочного круга без больших потерь. Освободить рынок Гайдар рискнул, а сделать негосударственным лучший вуз – нет.

Система образования (как и остальные) остается такой же, какой была при СССР.

Кто же главный заказчик услуги в нашей системе образования? Казалось бы, это очевидно – студент (его родители). Но это не совсем так.

Насколько у нас важна роль общества в формировании системы образования? Она пока минимальна и намного слабее роли государства. Есть две проблемы, которые общество в последние годы все более активно поднимает и которые напрямую связаны и с образованием, и с наукой.

Первая проблема – это обработка мусора и экологические проблемы в целом. Вторая – медицина. Общество давит на власть, пытаясь заставить последнюю тратить больше на лечение, лекарства, на передовые технологии в медицине. Почему так мало внимания уделяется орфанным заболеваниям? Почему операции на сердце для детей, которые давно стали стандартными в Израиле, Германии, в России практически никто не делает? Эти вопросы поднимаются все чаще. И требование учитывать их при формировании бюджета будет только нарастать.

Пекин улучшил советскую систему

В Китае, как и в России, отказались от жесткого регулирования и регламентирования в деятельности университета. Ректор у них назначается государством, но все остальные должности, административные и учебно-научные, университет заполняет сам.

Все вузы, даже государственные – платные. Средняя цена довольно высока: 2200 долл. Но наиболее успешные студенты получают гранты, что позволяет платить за обучение, общежитие и даже за питание.

Частные университеты в Китае есть, но их дипломы не признаются официальными структурами. Множество западных университетов открыли кампусы в Китае, и стоимость обучения в них в несколько раз выше средней китайской.

Тамошняя система жесткая, университеты сами определяют, чему и как учить студентов.

Государство – главный заказчик, но и граждане, вынужденные платить, тоже становятся заказчиками. Новая цель государства – это не традиционный коммунизм, а превращение Китая в великую научную и техническую державу и завоевание лидирующих позиций во всех областях науки, производства и новых технологий. А китайские университеты – один из основных инструментов достижения этих целей.

Посмотрим, что ставят во главу угла китайские университетские рейтинги: больше всего они ценят исследовательский потенциал университета. Это – количество патентов, публикаций в международных журналах, число нобелевских лауреатов, количество современных лабораторий. Это поможет создать передовую техническую, технологическую, исследовательскую базу, привлечь и подготовить специалистов для работы в этих лабораториях, а нации позволит соперничать с мировыми лидерами в образовании. Отсюда широкая практика поощрения обучения студентов за рубежом, привлечения иностранных профессоров, гарантированное трудоустройство для выпускников. Последнее, кстати, сейчас дает сбой.

И это правильная стратегия, но только тогда, когда страна рассчитывает на быстрый успех, на краткосрочную перспективу. Дело в том, что акцент на самые передовые области и технологии – это все-таки повторение вчерашнего. Это подготовка к уже законченной войне. Когда-то СССР тоже вкладывал деньги в развитие ядерной физики и ракетостроение. Казалось (не нам, американцам!), Россия обходит Америку по некоторым важным показателям. Но работавшие в системе советского ВПК знали, какой ценой давались эти успехи. Опыт наших «шарашек», «успешный опыт советской науки» учит: авторитаризм, закрытая система в долгосрочной перспективе не способна конкурировать со свободным рынком в свободных странах. Да, мы в СССР создали водородную бомбу, но при этом катастрофически отстали в здравоохранении, биотехнологиях, генетике, кибернетике, а также во всех сегментах потребительского рынка.

Когда не хватает вольности и гибкости

Если система жесткая и зарегулированная, если она вся нацелена на определенный перечень умений и навыков, то она не способна быстро перестроиться. А мир как раз так и развивается – за счет резких, часто непредвиденных смен направлений. Технологические прорывы в электронике остаются в прошлом, на первый план выходят биотехнологии, возможно, на очереди – гуманитарные и т.д.

Китаю, как и России, придется предпринимать значительно более серьезные реформы. Потому что можно за большие деньги нанять тысячу хороших иностранных ученых, но нельзя, даже «по воле партии», создать в старых университетах дух вольного сообщества студентов и ученых. А именно это лежит в основе любого учебного, научного процесса и научного прогресса. Это по преимуществу свободный творческий акт.

У Китая есть свои уникальные особенности, которые позволят на некоторое время добиваться паритета со свободным миром в некоторых областях. Я имею в виду дисциплину, их патриотизм и работоспособность и умное руководство. Но завтра мир ждут новые вызовы, которые потребуют совершенно новых умений и квалификаций. К этому будет сложно приспособиться даже свободным странам, не говоря уже о странах с жесткими авторитарными режимами.

В этом смысле американская система образования построена на интересе индивидуального заказчика, а потом уже – на интересах государства, корпораций и т.д. Университеты Китая способны перестроиться и в любой момент начать подготовку новых специалистов, если возникает потребность. Они готовы экспериментировать с новыми системами обучения, принципиально отличающимися от существующих до сих пор.

Россия же сегодня в понимании задач системы образования идет вслед за Китаем. Мы заимствуем китайский дискурс на темы образования, повторяем их лозунги о создании «университетов мирового уровня», научно-исследовательских центров мирового уровня», о планах стать лидерами в мировых рейтингах университетов.

Разница только в цифрах. Китайцы еще в 90-х годах назвали 9 университетов, которые должны стать лидерами мировых рейтингов, 39 университетов, которые должны получить статус мирового уровня, и 211 университетов, в которые охотно вкладываются деньги и которые должны войти в топ-листы. И Китай эту задачу выполнил – он находится на третьем месте, если считать присутствие в рейтинге 500 лучших университетов, и на пятом, если брать первую сотню.

Спустя 10 лет и Россия поставила задачу: пять наших университетов должны войти в первую сотню. Недавно задача была скорректирована: подняться с 17-го места «присутствия в мировых рейтингах» до 10-го места.

Мы следуем за китайцами и пытаемся повторить их опыт, но есть одна большая разница.

Дело в том, что благополучие Китая реально зависит от высокотехнологических отраслей индустрии и от развития науки. Тот факт, что Китай сегодня борется с Америкой за звание первой экономики мира, это не результат наличия огромных залежей полезных ископаемых, а способности Китая стать «фабрикой мира» прежде всего в сфере высоких технологий. Наука и технологии в Китае теснейшим образом связаны с предпринимательством и индустрией и подкрепляют этот успех. В Китае выросло поколение предпринимателей, которые знают, что им нужно от науки, как использовать научные открытия для извлечения прибыли.

Стагнация – это тоже имидж

Российское же образование не смогло модифицироваться и создать новую идеологию. Наше образование не стало ни по-американски рыночным, ни по-китайски умно прагматичным. Оно стагнирует. Источник российского богатства – нефть, газ, уголь, древесина – не зависит от успехов высшего образования и науки. Даже в этих отраслях нашего богатства успехи нашей науки минимальны. Мы пользуемся чужими технологиями, чужой техникой для строительства газопроводов, заводов по переработке газа. Мы имитируем китайский подход. Но разница этих подходов видна из ориентаций на бизнес-модель в образовании в Китае и в России.

На сайте нашего министерства много документов по поводу проведения конкурсов на разные должности. Если почитать заголовки и тексты публикуемых документов, то возникает впечатление, что министерство занято проблемами наведения финансового порядка: разработаны правила приема подарков, порядок оплачиваемого сотрудничества работников с другими организациями, выяснено, сколько может университет тратить на зарплату преподавателям, на практику студентов, на административный аппарат и ремонт техники. На связь, например, – 0,08% от финансирования. Оно разрабатывает стандарты и показатели, отклонение от которых может послужить причиной закрытия вуза.

Если нет новых принципов, новых смыслов, централизованная система начинает заниматься самым привычным делом – регламентацией. Централизация без четко поставленных целей перестает работать на созидание, становится разрушающей образованиe силой.

Вот, например, как формулируются задачи, которые Миннауки ставит перед учеными: «Получение новых фундаментальных научных знаний в интересах долгосрочного развития и обеспечения конкурентоспособности общества и государства».

Есть фундаментальная наука, а что такое «фундаментальные знания»? Так обычно называют прочно выученное – что на сегодняшний день очевидный анахронизм. Единственная четкая цель, которую ставит сегодня руководство стран: наши вузы должны быть представлены в первой сотне. То есть образовательная политика сводится к созданию имиджа, а не смысла. А значит – нет политики. Финансируют и управляют, а целей смысловых, стратегических – нет.

Министерство в рамках национального проекта «Наука» планирует создать «15 научно-образовательных центров (НОЦ) мирового уровня, 16 научных центров мирового уровня, 14 центров компетенции НТИ и научных центров мирового уровня».

Все эти мировые центры нужны для того, чтобы обеспечить «объединение потенциалов ведущих научных и образовательных организаций с организациями реального сектора экономики, создание новых конкурентоспособных технологий и продуктов и их коммерциализацию». И «чтобы подготовить кадры для решения крупных научно-технологических задач».

Что такое «крупные научно-технологические задачи»? Чем они отличаются от «мелких»? В чем состоят? Ведь если не ясно, что такое «крупные …задачи», то как готовить к ним кадры?

Далее нам сообщают: «Правительством РФ определены регионы, в которых без проведения конкурсного отбора (?! ) будут созданы первые 5 НОЦ… представители пилотных регионов – Пермский край, Тюменская, Нижегородская, Кемеровская и Белгородская области – представили свои концепции организационной структуры создаваемых НОЦ…»

Как будет идти создание «мировых центров» и подготовка студентов? На старых (университетских) или на новых площадках? Вероятно, выписана стратегия, как их вывести на мировой уровеньб и что такое «мировой уровень»? Но здесь вдруг выясняется главное: министерство прямо признается, что не знает, что такое этот самый «мировой уровень», и предлагает регионам самим определять и что такое «мировой уровень», и как его достигать.

Бывший министр Михаил Котюков: «Нужно правильно сфокусироваться и определить направления деятельности НОЦ. Поскольку нет мировой практики и четкого определения мирового уровня научных исследований, пилотным регионам предстоит в том числе определить, в чем именно будет состоять их передовой опыт».

Итак: что такое эти центры – непонятно, как их создавать – непонятно. Как же выходить из положения? А пусть регионы сами определяют, в чем он, этот мировой передовой опыт!

«Нам предстоит объединить передовую науку и экономическую эффективность». Кому это «нам»? Россиянам? Руководству научных центров мирового уровня в «пилотных регионах»? Руководителям регионов? Или все-таки Министерству науки и высшего образования?

Если наука в начале XXI века не коммерциализована, если она не связана с производством, медициной, сельским хозяйством, государственным заказом и т.д., то это не наука, а прибежище хороших людей, получающих относительно регулярно более или менее нищенскую зарплату от государства.

Имеет ли смысл создание десятков научных центров мирового уровня, если заказчик понятия не имеет о «мировом уровне» и о том, что он собирается потребовать от этого центра? Неужели смысл нашей политики в образовании - это безразличие ко всему, кроме имиджа?

Наш президент не так давно заявил: «Мы подождем, пока американцы истратят деньги на новые технологии, а потом – цап-царап. Или задешево купим».

Если бы президент окончил свое высказывание на «цап-царап», то все можно было бы превратить в шутку. Но он добавил: «...или задешево купим». Из этого можно делать выводы: глупо вкладывать деньги в технологии, а значит, и в обучение, и в науку хоть мирового, хоть регионального уровня! Пусть этим занимаются другие (американцы, немцы, да хоть и китайцы). А мы, когда другие что-то разработают, сделаем «цап-царап» или купим.

То есть говорить хорошие слова о высшем образовании и науке мы продолжаем, но наша стратегия в образовании нацелена на совершенствование умения «цап-царапать». Обучением этому навыку, возможно, занимаются вполне определенные учебные заведения, не входящие в компетенцию Министерства науки и высшего образования, которое и дальше может заниматься словесными построениями, стараться подняться в рейтингах, создавать «центры мирового уровня» на базе провинциальных университетов.

В целом вывод для современной России банальный: политика важнее образования. Но не будем забывать, что образование – это будущее. Консервативная тенденция в системе образования – это залог будущего болота.

Наука и образование нужны не для пиара, а для того, чтобы общество могло решать проблемы, которые считает важными. Если общество выразит настойчивый интерес в новых способах переработки мусора, в том, чтобы развивались новые направления в медицине, чтобы наши врачи наконец научились делать те операции, которые с успехом делают в Германии, Израиле и других странах, то мы их получим.

Но для этого общество должно ясно сказать: «Мы уже не дети, мы больше не нуждаемся в том, чтобы нас водили на помочах. Мы должны научиться жить самостоятельно».

Если государственное образование испытывает застой, то, может быть, нужны новые образовательные площадки, которые возьмут на себя функции, закрепленные сейчас за государственными институтами. И вполне возможно, что именно они и станут теми самыми «научно-образовательными центрами мирового уровня».