Сегодня главной угрозой миру является устоявшаяся привычка к миру

В 1914 году великие державы начали войну, уверенные, что контролируемый вооруженный конфликт может стать основой долгого прочного мира. Фото Джона Уорвика Брука из коллекции Имперского военного музея (Лондон)

Сегодня в мире нет ни одной державы, которая могла бы продемонстрировать революционное поведение и располагала бы возможностями для этого. Но, как бы тривиально это ни прозвучало, главной угрозой миру является устоявшаяся привычка к миру.

В действительности любая дискуссия о международном управлении – это всегда обсуждение вопроса о том, как сделать возможными политические изменения существующего международного порядка, избежав развития ситуации по революционному пути. Кризис в международной политике – главный повод ставить такой вопрос на повестку дня – становится результатом перераспределения сил. Сейчас такое масштабное перераспределение происходит от Запада к Востоку, лидером которого выступает Китай. И это совершенно неважно, что остальные азиатские страны не являются союзниками или сателлитами Поднебесной. За исключением Японии, прочно инкорпорированной в западное сообщество, средние и малые азиатские страны также являются частью восточного полюса силы. Именно поэтому они не спешат поддержать США в их борьбе против Пекина. Об этом, в частности, говорили участники ежегодной конференции клуба «Валдай» в ходе международно-политической сессии, которая была посвящена нарастающему китайско-американскому конфликту.

Феномен ревизионистского поведения

Феномены революционного или ревизионистского поведения возникли в рамках системы международных отношений, которую мы называем Вестфальской. Эта система стала первой убедительной попыткой добиться относительно продолжительного мира через создание правил поведения – порядка, которому в общих чертах согласились подчиниться все. Умозрительный идеальный порядок – это тот, который в равной степени не устраивает всех участников. Однако если одни полностью довольны существующим положением вещей, а другие – практически полностью им не удовлетворены, порядок не может продолжаться долго.

Первым наиболее ярким примером революционного поведения была внешняя политика Франции в конце XVIII – начале XIX века. Эта политика закончилась военной катастрофой и успешной интеграцией страны в сообщество победителей на Венском конгрессе 1815 года и по его следам. Другой пример – это действия Германии, которая дважды за XX век – в 1914 и 1939 годах – бросала вызов международному порядку, потерпев поражение оба раза. До определенного этапа революционную внешнюю политику проводила Советская Россия и СССР, в 1975 году окончательно перешедший в оборону постоянного статуса.

Сейчас в мире нет ни одной державы, которая могла бы продемонстрировать революционное поведение и располагала бы возможностями для этого.

В первую очередь страховкой от этого является уникальное военное превосходство «ядерного клуба» над всеми остальными. Но не меньшее значение имеет и всеобщая нацеленность на достижение именно собственных целей развития, требующая достаточно эгоистического поведения в рамках международной политики.

Наиболее яркий пример – это Индия: образец ревизионистской державы, оппортунистически стремящейся пользоваться выгодами, которые возникают в условиях китайско-американского конфликта. Если на более раннем этапе своей новейшей истории Индия проводила политику самостоятельного центра силы и воспринималась в качестве такового как один из лидеров Движения неприсоединения, то сейчас ее внешнеполитические позиции являются частью контекста борьбы Вашингтона и Пекина.

И вряд ли мы можем объяснить такую трансформацию лишь колоссальным могуществом этих центров силы – в период холодной войны СССР и США были не менее велики в своих возможностях, но это не мешало Индии быть в своих внешнеполитических решениях частью собственной стратегии, а не производной от конфликтующих стратегий других великих держав. Возможно, что причина в достаточно националистическом внутреннем курсе индийского правительства. Государство, в основе развития которого находится национализм, по определению не может выступать самостоятельным центром, к которому притягиваются малые и средние державы.

В этом отношении сложно обнаружить принципиальную разницу между Индией и гораздо меньшей по размеру Индонезией, которая при этом является крупнейшей страной АСЕАН. Официальная политика этой страны – так же, как и индийская – ориентирована на то, чтобы не делать выбора между США и Китаем. И так же, как и индийская, она не преследует полностью самостоятельных целей, не основана на уникальном видении собственной роли в мировых делах.

В рамках международной политики, где главный процесс – это борьба Пекина и Вашингтона, внешняя политика Индонезии достаточно долго еще будет представлять собой оппортунистическое использование ресурсов обоих конфликтующих противников. Это делает политику Индонезии, как и всей группы АСЕАН, достаточно легко прогнозируемой в новых международных условиях.

Россия, США, Китай

Россия при всей ее колоссальной значимости для международной безопасности пока не спешит с выдвижением оригинальной концепции международного порядка. В значительной степени это объясняется опытом XX века, когда Россия, как и США, была одним из двух центров силы, конкурирующих между собой в игре, ставкой в которой было будущее всего человечества. Такая политика была крайне затратной и до крайности ослабила возможности России даже в части защиты собственных базовых ценностей и интересов. Отчасти она привела к крушению СССР, не способного более обеспечивать выживание и развитие собственно российского государства.

И неудивительно, что сейчас в российской дискуссии серьезно представлены, часто почти доминируют представления о том, что страна должна как раз избавляться от излишней геостратегической нагрузки.

Тем более что военные возможности Москвы достаточны для обеспечения собственной безопасности без опоры на союзников и непосредственного физического контроля своего периметра. Однако присутствие России среди пяти наиболее важных держав международной политики – постоянных членов Совета Безопасности ООН – и ее прочные отношения с Китаем ведут к тому, что оппортунизм, становящийся сейчас всеобщим, отсутствует в российской внешней политике.

США также завершили период революционного поведения, наиболее ярким проявлением которого после конца холодной войны была попытка экспорта демократий, в том числе и военным путем. Избрание несколько лет назад президентом Дональда Трампа под лозунгом «Америка превыше всего» стало решительным отказом американского общества от революционной внешней политики. Вряд ли демократическая администрация сможет вернуться к линии 1991–2008 годов, которая практически привела к краху американского мирового могущества.

Трамп – это гротескный оппортунизм. Но на смену ему придет политика, которая будет другой по форме, но абсолютно такой же по содержанию.

Основной противник США на мировой арене – Китай – также крайне сдержан в плане своих намерений в отношении международного порядка. Китайское руководство не устает говорить о том, что у него нет намерения переустроить мир в соответствии с собственным целостным видением.

Конечно, у Китая есть инициативы, которые могут рассматриваться как революционные. В первую очередь речь здесь должна идти о проекте «Пояс и путь», предложившем развивающимся странам альтернативный источник средств по сравнению с существующими институтами, которые контролируют США и их союзники. Однако за этой финансовой альтернативой не стоит четко артикулируемой геостратегической задачи или картины мира, принципиально отличающейся от основных признаков либерального мирового порядка.

Китай в полном соответствии со своей стратегической культурой стремится вести борьбу на изолированных участках – таких как киберпространство или финансы. Подобное поведение для Китая является естественным, а внешнеполитические намерения времен Мао Цзэдуна – отклонением, как это признают и китайские эксперты. И поэтому оно также оставляет Китай в ряду максимум ревизионистских, хотя и не оппортунистических держав.

Другие участники международной политики, даже если они, как европейцы, располагают современными военными возможностями, могут даже не рассматриваться в качестве кандидатов на роль глобальных возмутителей спокойствия.

Нечеткость целей

В этих условиях мы, видимо, должны критически пересмотреть один из важнейших теоретических постулатов международной политики, сформулированный Генри Киссинджером еще в 1956 году. Революционное (или ревизионистское) поведение держав является, конечно, продуктом международной системы. Однако те условия, которые мы будем наблюдать в ближайшие годы или десятилетия, не поддерживают радикализм или четкость в определении своих целей и стратегий даже для великих держав.

Существующий международный порядок, переживающий сейчас кризис, не содержит в себе главной причины всеобщей войны – полной неудовлетворенности одной из великих держав своим положением.

Он в равной степени не устраивает всех, а значит, является достаточно устойчивым. Поэтому при оценке важнейших вызовов мы также не должны искать источник всеобщего конфликта на уровне внешней политики одного из значимых государств.

В чем же тогда состоит главная угроза? Отсутствие опасности того, что одно из наиболее значимых в военном отношении государств начнет использовать свои возможности, чтобы завоевать место под солнцем, лишает всякого смысла поиск «политического изменения». Мы можем сколько угодно соглашаться с британским историком Эдвардом Карром в том, что неспособность лидеров признать наступление нового является наиболее важной причиной конфликта. Но в условиях всеобщей относительной удовлетворенности эта неспособность является объективной – никто не ставит перед державами постоянного статуса вопрос о том, что альтернативой изменениям является война.

В практическом плане наиболее угрожающей является, как бы тривиально это ни прозвучало, устоявшаяся «привычка к миру». Все великие державы уверены в том, что интересы равных им в спорных вопросах не имеют жизненного характера. США не будут втягиваться в ядерный конфликт из-за «пригорода Санкт-Петербурга», как определил члена НАТО Эстонию один американский политик. Они же вряд ли решатся на полномасштабный военный конфликт с Китаем, даже если Пекин все-таки решится на военное урегулирование тайваньской проблемы. Россия уже показала, что не пойдет на конфликт с НАТО из-за Украины и – более того – обладает возможностями ликвидировать преимущество Запада, полученное после переворота 2014 года в Киеве.

Однако, как это подтвердила дискуссия в ходе конференции клуба «Валдай», в таких условиях у великих держав всегда существует опасность недостаточного учета пусть даже и сиюминутных обстоятельств, которые могут потребовать реакции, намного превосходящей ожидаемую и желательную с точки зрения сохранения мира на планете.

В 1914 году великие державы начали между собой войну, приведшую к краху всего международного порядка, находясь в состоянии уверенности, что контролируемый вооруженный конфликт может стать основой долгого прочного мира. Сейчас такой уверенности, конечно, нет, и в этом принципиальное отличие. Но не менее опасной может быть надежда на то, что вооруженный конфликт невозможен в принципе.