Елена Чудинова ЖИЛ при дворе царя Гороха колдун. Травы собирал, зелья варил, бояр пользовал. Сварит одному зелье - даст испить - кудрями лысина заросла. Другой ночами мается, грехи спать не дают. Колдун и ему зелье - бессонницу как рукой сняло. Третий пятнами пошел хужей жабы. Колдун и тут как тут, даст зелья - кожа белей снега белого.
И вдруг колдун взял да помер. А рукопись заветную, с секретом зелья самого волшебного, жене молодой оставил. Взяла вдовушка бумаги мужнины да подалась в края заморские.
А был у того колдуна ученик, так, склянки подавал да коренья в ступе толок. При колдуне тише воды ниже травы сидел. А тут сам решил чародеем сделаться: зелье самое волшебное варить да за золото червонное продавать. А еще б ему не стараться, ведь тот бальзам "благотворно влиял на творческие способности и вообще интеллектуальную деятельность"...
Помилуйте, что за стилистическая муть?
А с чего вы, читатель любезный, решили, что я вам Афанасьева по памяти шпарю? Я всего-навсего пересказываю сюжет произведения, во-первых, реалистического, во-вторых, самого что ни на есть современного - это детективный роман Александры Марининой "За все надо платить"...
При этом пересказ мой весьма точен. Все произведение строится на том, как незадачливый "ученик чародея" доктор Бороданков параллельно пытается добыть заветный манускрипт и, действуя на свой ум, отправляет пациентов на тот свет в самостоятельных поисках заветной формулы препарата под названием "лакреол".
Почему именно современные детективные романы мне хотелось бы использовать для разминки на коллективно-бессознательном поле?
Причины две. Первая: мода на отечественные детективы именно сейчас почти вытеснила привычно любимых во времена застоя и перестройки Чейза, Жапризо, Дика Фрэнсиса и других. Что-то изменилось в сознании общества: люди не хотят больше перемещаться в "западное" измерение, десятилетиями бывшее скрытой разновидностью фэнтези, а желают, чтобы чудеса, как в мире раннего романтизма, засквозили через очертания повседневных жизненных декораций.
Второе: неслыханное распространение этой моды. Неслыханное, хотя оговорюсь, оно меньше, чем кажется: под одинаковыми обложками "серий" - еще одна примета времени! - проходит процентов девяносто "одноразовой" литературы, которую я уже препарировала в статье "Словопомол" ("НГ" от 15.04.99, помещена в internetе, www.chudinova.com.ru). Сейчас меня интересует как раз десяток оставшихся процентов несинтетических произведений, что представляют собой вполне доброкачественное чтение, написанное реалистическим методом.
Итак, что мы имеем с реализма?
Колдовское зелье - эликсир молодости - варят и в романе Дашковой "Кровь нерожденных". Варят его в тайных хоромах, охраняемых злыми соловьями-разбойниками, опять-таки лиходеи-врачи. Эликсир сей исцеляет ото всех хворей разом: ежику ясно, что честный христианин такого не сварит. И тут затрагивается опущенный у Марининой очень важный вопрос о, так сказать, ингредиентах. В котле чародейского зелья не может кипеть солнцеликая ромашка с утренней росой. Варианты таковы: либо что-то мерзкое само по себе (черная кошка, сдохшая от укуса белой гадюки, свиное рыло, летучая мышка...), или - нечто, добытое злодейским способом. Какое злодейство самое лютое? Правильно, убиение младенца. Значит, и зелье из убиенного младенца выйдет самое ядреное.
Весь роман за добродетельной (по современным меркам) Аленушкой и ее будущим ребенком гоняется злодейка врач с подозрительным немецким именем Амалия. Вот оно! В нашем русском прасознании лекарь всегда немец, как в древнеримском - грек. В любом сознании инородец - личность подозрительная в колдовском смысле. Именно немцев-лекарей обезумевшая толпа рвала на части во время "холерных бунтов". Отравили-де колодцы! Зачем? Почему? Да просто потому, что немцы.
Аленушкин младенчик, разумеется, спасен. В следующем романе Аленушка, на правах жены государева стрельца, мирно холит спасенное чадо и томит для мужа в печи гречневую кашу с шампиньонами. Но тут-то злодейка Амалия, благополучно убитая в предыдущем романе, воскресает под не менее злодейским именем Регины.
Отрицательная героиня романа "Легкие шаги безумия", разумеется, тоже врач. Психиатр-гипнотизер, сиречь чародей, чары наводящий, способный лишить доверчивого простака вольной-волюшки, заставить забыть имя крещеное и честных родителей. Еще одна жуткая деталь: Богом данное злодейке Регине лицо безобразно. Слепок с души. Пластическая операция делает ее красавицей. Знаем мы таких красавиц! Глянешь - молодуха, обнимешь - старуха. Обычный морок. К сожалению, собственно лекарские злодейства в этом романе представлены слабо. Регина все больше бегает за Аленушкой с бомбой в кармане, подряжает киллеров на убийство молодого гусляра Митрия. Разве что колет легкомысленную деву Катерину ядовитой колючкой, вот и все профпреступления. Но в целом сказочный антураж соблюден вплоть до похищения Аленушки в дремучие леса и спасения из них на сером волке (киллере Васе) в качестве транспортного средства.
В романе "Золотой песок", с новой положительной героиней, отрицательная воскресает в третий раз. Теперь ее зовут попроще - Зоя. Тоже врач и злодействует. Одно из ее злодейств - опять-таки истребление младенцев, то есть пропаганда модной методики "водных родов". Всякая ведьма норовит принести на шабаш смерть младенца, даже если из него и зелья-то не сваришь. Интересно, что все "три в одной" отрицательные героини Дашковой - Амалия, Регина, Зоя - бездетны (знак проклятия!) и тем противопоставлены детным положительным. В последнем романе есть и другое противопоставление. Вдруг подметив, что с медиками получается как-то чересчур, писательница делает врачом и положительную героиню. Выстраивается схема: черный шаман - белый шаман.
Зелье из младенцев варят и в романе Платовой "Куколка для монстра". На сей раз оно спасает не от всех болезней, а лишь от одной, зато от какой лихоманки! В отличие от американцев и европейцев, уже переживших первую паническую волну, мы еще воспринимаем СПИД иррационально. Превосходно зная, что с инфицированными людьми можно пользоваться общей посудой и вступать в тактильный контакт, мы однако еще не готовы это проделывать. Нам мешает ужас. Скорее мистический, чем животный. Дьяволова хворь, жутко...
Понятно, что лекарство от дьяволовой хвори можно делать только дьяволовыми методами. Гонит зелье врач с сатанинским именем Владлен. Тоже здорово.
И вот честный журналист и телемагнат Михаил Меньших, опора гласности, тайно колет себе жуткие укольчики, оплаченные в немереных долларах. Но и его самого скоро наколет и расколет подосланная за компроматом шпионка. С ней тоже интересно. В самом начале романа героиню в беспомощном состоянии вынудили сделать аборт. К тому моменту, когда она, переодетая девкой-чернавкой, втирается в дом и в доверие к магнату, читатель успевает об этом забыть. А напрасно! Не случайно именно "Анна" является призвать журналиста к ответу. На закадровом сказочном пространстве она как бы произносит такой монолог: ты, проклятый-порченый съел маво дитятку, теперь выходи на суд! Там тебе ужо покажут "альфафэтапротеин"!
В романе Марининой "Чужая маска" из младенцев ничего не варят. Но младенцы выступают в роли потерпевших, да и врачи-лиходеи тоже имеются. Гинекологи, как и у Дашковой в "Крови нерожденных". Терпят младенцы за двадцать-тридцать лет до начала романа. Непонятно откуда, заметим, взявшимся волшебным даром определяя грядущее появление двойни, доктора Лощинин и Пригарин зажимают "запасного" младенца, чтобы продать в бездетные семьи. Наряду с настоящими родами (с иссечением и под наркозом, чтобы роженица не заметила, что ее семейное прибавление ополовинили), в их клинике происходят роды фальшивые, оформляются соответствующие бумаги. Но этого мало! Десятилетия спустя доктора пускаются отслеживать судьбу разъятых двоен в рассуждении чего-нибудь и на этом выгадать. И ведь выгадывают! У депутата постылая жена. Пачка долларов - постылую жену убивают, меняя местами с милой, которой поднадоели трудовые будни проститутки. Одна сестра на место другой. Жена змея подколодная хочет засадить мужа в тюрьму, чтобы потешиться его добром с полюбовниками. Один брат наряжается другим и, позаботясь о большом количестве свидетелей, совершает убийство. Жене с мужем заели век свекровь со партнеры по книгобизнесу. Уложить всех разом хлопотно. Брат убивает брата, чтобы занять его место. Фальшивая же "вдовушка" готова идти замуж во "второй" раз. Но для осуществления всех этих махинаций необходимо одно условие. Один из разделенных некогда младенцев должен вырасти человеком весьма нехорошим. Так и видится, что доктор-колдун, совершая первый этап своих махинаций, нашептывает над младенцами: "Этот - Божий, а этот - мой, проклятый!"
Младенцы фигурируют и в романе Марининой "Иллюзия греха". Доктор Волохов обольщает женщин, чтобы они рожали ему детей. Дети же между тем получаются не простые. Для того чтобы наделить их сверхинтеллектом или сверхвыносливостью, Волохов волхвует над ними еще в утробе: подвергает особому облучению. Случайно подглядев, как суженый перекувыркивается через пень, одна из его зазноб пытается с горя самоубиться вместе с детьми - как выяснилось, наполовину волоховским отродьем.
Итак, из семи романов мы насчитываем:
Убиение младенцев врачами с целью создания колдовского зелья - в двух.
Врача-убийцу психиатра - в одном.
Простое убиение младенцев врачом - в одном.
Врачей, умерщвляющих пациентов зельем, - в одном.
Врачей, крадущих младенцев, - в одном.
Врача, экспериментирующего над младенцами в утробе, - в одном.
Занятно, что у Марининой только в одном романе действуют-злодействуют ученые, между тем как врачи - в трех.
Выше мы уже условились считать, что популярность продиктована спросом на определенную тематику. Спрос намечается несомненный. О чем же это говорит?
А вот нет, не об этом, ретивые вы мои борцы с антисемитизмом! Возврат к "делу врачей" в современном обществе невозможен, хотя бы потому, что подросло уже поколение, которое затруднится сразу ответить, кто такой был даже Черненко, при котором они успели пожить. О "деле" же каких-то там "врачей" они просто и безмятежно не знают. Между тем эта аудитория тоннами поглощает сейчас детективные романы.
Так откуда же вдруг массовый спрос на убийц в белых халатах? Еще раз повторю, популярные писатели перестанут оных создавать только тогда, когда читателям это наскучит. И сейчас - еще не наскучило.
Нет, спрос не возник, он всего лишь обострился. Образ врача всегда был окрашен народным сознанием в сказочно-зловещие тона. "... мы не имели бы никакого права причислять этих людей, промышляющих лечением болезней, к категории тех, которые знаются с нечистой силой, если бы суеверные, основанные на предрассудках понятия еще не господствовали властно в народной среде", - пишет Сергей Максимов, фольклорист прошлого столетия.
Каждый из нас читал в детстве "Тома Сойера", а некоторые еще и "Маленького оборвыша". Еще одно напластование генетического страха. На этих - детских! - книгах, лежат тени весьма взрослых процессов "гробокопателей". Напомню, анатомирование на протяжении столетий то разрешалось, то запрещалось. XIX век - запретный. Врачи, занимающиеся исследованиями, вынуждены были подкупать всякий сброд, кравший трупы из могил - во мраке ночи, разумеется. А кто еще ходит ночью на кладбище за костью-плотью мертвеца? Вот то-то.
"Дело врачей" - лишь незначительный эпизод в истории одной из главных фобий человечества. Наша национальная разновидность фобии не исключительна, хотя и роднее чужих.
Никакая компьютеризация всей страны нас не изменит. В крестьянских ли, в дворянских ли домах было спасительное тепло печи и старухины сказки под вьюгу за ночным окном. Сказки, уносящие ко временам, когда волхв-чародей был в роду и знахарем. Это еще древнее ксенофобии, поскольку никаких ксенов не появлялось тогда в непролазных наших чащобах. Слишком густа ментальность народной сказки, чтобы даже те, кто не помнит ее кровью, сумели остаться в стороне. Мы все - из народа. Ни писатели, ни читатели не ведают, что происходит на самом деле. Это лишь видимость, что мы читаем написанные в реалистической манере детективные романы. Мы просто сидим за лучиной и просим бабку рассказать сказку. Да какую тебе? Про чародеев и волшебные зелья! Да ведь уж вчера рассказывала про зелья, и позавчера тоже! А мы все равно хотим еще одну про зелья! Нам уютно пугаться под рев вьюги.
Мы всегда побаивались вас, дорогие эскулапы. И всегда будем побаиваться, поскольку мы и через тысячу лет будем такими же, как сейчас. С этим ничего не поделаешь. Но вы нас все-таки, пожалуйста, лечите!
