Георгий Книголюбов С каждым годом всевозможная старина становится все в большей моде. Старинные книги не исключение. Сейчас, например, активно начинают собирать книги XVIII века. Разумеется, в большинстве своем коллекционеры-неофиты плохие знатоки XVIII века и вряд ли продвигались далее первой страницы приобретенных сочинений. Однако они прекрасно поняли - что такое книга "осьмнадцатого" столетия: в кожаном переплете с красным врезом на корешке, белая или едва зеленоватая бумага (та самая, из тряпок!), которая третий век не желтеет (и не пожелтеет, надо признаться, никогда), золотой или багряный обрез, золотое тиснение на обложке... В магазинах, торгующих муляжами под антик, можно увидеть в том числе и муляжи старых книг: они, правда, производят жуткое впечатление - одни корешки, выстроенные в ряд, сзади же - пустота. Какой красноречивый символ современной цивилизации! - "старинные" книги из... пластмассы. Конечно, иной сторонник такого рода изделий попробует оправдываться дороговизной настоящих старых книг, но в действительности цена этих изготовляемых за границей муляжей будет в иных случаях выше цены многих замечательных книг XIX и даже XVIII века. Разумеется, для того, чтобы пустить пыль в глаза посетителю, достаточно выставить в шкафах именно такие муляжи, которые к радости посетителя могут превратиться в бар с более приятным содержимым, нежели книги...
Вообще ценителей книг (как и иных предметов собирательства) можно разделить на два разряда: на тех, кто собирает старую и антикварную книгу как таковую, т.е. книгу определенного времени (старопечатную, XVIII в., пушкинскую, Серебряного века, эмигрантскую и т.д.), и тех, кто собирает книгу редкую, которая, конечно, тоже может являться антикварной, но вовсе не обязательно. К тому же редкая книга может быть гораздо дешевле книги антикварной (поскольку понятие редкости более субъективно). Разумеется, редкость книги способен оценить только настоящий знаток - одними переплетами, обрезами и корешками здесь не обойдешься. Но зато какие удивительные находки ожидают любителя редкой книги - и по удивительной цене! Например, автор этих строк около двух месяцев назад, роясь в книгах букинистической лавки "Крымский брод" (расположенной около старого выхода станции "Парк культуры"), обнаружил в полиэтиленовом пакете не переплетенную и недоразрезанную книгу М.Н. Розанова (не путать с В.В. Розановым) "Французская литература эпохи <<Просвещения>>", изданную в Москве в 1912 году. Книга символически стоила 12,5 рубля! - за такую цену новую книгу не сыщешь. Причем цена эта была проставлена еще до пресловутого августа 98-го года: книга смиренно ждала нового хозяина два года. Кто-то может возразить, что в такой стоимости нет ничего удивительного, поскольку книга имеет исключительно специальный интерес. Однако в том-то и дело, что данная книга является ценной не только благодаря содержанию, но и форме, ведь она - размноженная в типолитографии машинопись лекций, читанных М.Н. Розановым на Высших женских курсах, и поэтому имеет все черты машинописи: машинописный шрифт (иногда весьма подслеповатый), неровные поля, от руки сделанные в типографии прописи отдельных букв и слов, чтобы они стали более четкими при печатании тиража.
Или - другой пример: редкая и антикварная книга в одном лице. Автор статьи, рассматривая эту книгу, колебался - покупать или нет, однако благочестивые соображения взяли верх (да и полусмытая акварельная заставка притягивала взор), и рукописная, выполненная полууставным письмом, старообрядческая книга конца XIX века была куплена за 60 рублей. Конечно, состояние книги нельзя назвать превосходным: отваливающийся переплет - сама книга чуть толще обычной школьной тетради - детские каракули-рисунки на некоторых страницах (вольно же воспитывалось какое-то старообрядческое дитя), но, согласитесь, все-таки странная цена для рукописной книги, которой больше ста лет. Но хороший подарок: пасхальная служба к Пасхе 2000 года... И хороший почин для начинающего собирателя рукописной и старопечатной книги.
Разумеется, определяется редкость книги по-разному. Это может быть книга, выпущенная исключительно малым тиражом, вроде знаменитых рукописных книг Ремизова (кстати, в том же "Крымском броде" продавалась за небольшие деньги рукописная книга начала века, выполненная безвестной гимназисткой), это может быть книга, тираж которой пронумерован (так поступил Дмитрий Галковский со своим "Бесконечным тупиком" - согласитесь, приятно иметь в личной библиотеке пронумерованный экземпляр этой книги), или, наконец, книга, ставшая редкой из-за политических и цензурных преследований - так, всякому библиофилу известно, что одной из самых редких русских книг является "Путешествие из Петербурга в Москву" - сохранилось не более 15 экземпляров (при первоначальном тираже в 600). Политика вообще весьма способствует рождению редких книг: если у вас на полке стоит русское издание Мао Цзэдуна, библиофил никогда не пройдет мимо, да и хрестоматийная биография Сталина тоже приятно порадует взор.
Редкость книги может быть обусловлена экслибрисом, дарственной надписью, отметками на полях, личностью дарителя, обстоятельствами дарения и т.п. Редкая книга всегда имеет "свое лицо". Редкая книга часто единственна (что совсем не присуще просто антикварной книге). Так, из большого (11 тысяч экз.) тиража набоковского комментария к "Евгению Онегину" (издание А. Николюкина) самый необычный экземпляр находится, вне всякого сомнения, у автора этих строк, поскольку украшен надписью "Филологине от филологоши" (кстати, совсем в набоковском духе неологизм содержит имя автора). Надеюсь, что читатели чувствуют иронию: ведь нельзя исключать, что другие читатели комментария не снабдили его какими-нибудь еще более блестящими филологическими вывертами, да и сама возможность получить автограф сына автора тоже ведь не заказана (впрочем, нельзя ручаться, что сын Набокова не отшутится известной фразой пушкинского отпрыска: "Талантами покойного батюшки не обладаю").
Одной из самых благодарных для появления редких книг эпох русской истории была, вне всякого сомнения, эпоха революции 1917 года. Книги первых послереволюционных лет не спутаешь ни с какими другими: их отличает и качество бумаги (как правило, весьма скверное), и "направленность", и даже... орфография. Всем известно, что в 1918 году последовала реформа русской орфографии, но она вовсе не состояла в мгновенном переходе от старого правописания к новому. И хотя требования властей были, как и во всем прочем, жесткими, тем не менее еще в 1919 году (когда употребление старой орфографии категорически запрещалось) выходили книги, набранные "по-старому". И дело здесь, конечно, не в противостоянии революционной власти, а попросту в том, что в свет выходили книги, набранные еще до пресловутой "реформы". Например, печатание антологии "Поэты пушкинской поры", подготовленной Юрием Верховским, началось в Петрограде еще до Первой мировой войны, затем было прервано и закончено только в 1919 году уже в Москве (об этих обстоятельствах сообщено в предисловии). Соответственно, книга вся (включая и помеченное июлем 1919 года предисловие) напечатана "по-старому". Естественно, что редкость подобного издания оценит любой любитель книг. Оценит он и те приметы новой эпохи, которые видны даже в облике: так, бумага книги двух цветов (на обрезе контраст особенно хорошо виден) - белая, дореволюционная, и желтая, образца 1919 года, пущенная на предисловие и незначительные примечания. Пространные примечания Верховский, "будучи отрезан в Перми" (слова предисловия), подготовить не смог.
Особенно много в революционную пору издавалось книг по всевозможной революционной тематике: книги о французской, английской и прочих революциях, многие из них стали впоследствии библиографической редкостью. Например, в том же 1919 году (кстати, тоже напечатанный по старой орфографии) вышел фундаментальный труд Петра Кропоткина "Великая французская революция" (неразрезанный экземпляр автор статьи приобрел опять-таки за смехотворную сумму - 25 рублей). Есть именно в этом издании какой-то глубокий и печальный символ русской культуры. Книга о самом разрушительном событии европейской истории, книга, написанная великим русским бунтарем и изданная в пору крушения всего исторического на Руси, безукоризненно напечатана по старой орфографии. Как будто сами буквы показывают, что даже такие потрясатели устоев, как Кропоткин, принадлежат все-таки старой России, могли родиться и вырасти именно в старой "несвободной" России, а в новой и "свободной", наоборот, только угаснуть.
В целом книги революционной поры не пользуются большим спросом: видимо, аллергия на русскую революцию еще не преодолена даже среди книжников (людей вообще непартийных). А жаль, ведь, вне всякого сомнения, через некоторое время произойдет возрождение интереса именно к русской революции. Вполне вероятно, что столетие этого события пробудит интерес в самых широких кругах. В любом случае это будет не политический интерес, а историко-культурный, философский, религиозный и, разумеется, библиофильский. Так что начинающим книголюбам, которые не в состоянии позволить себе собирать общепризнанный книжный антик, можно посоветовать обратиться к книгам (газетам, журналам, листовкам, плакатам и пр.) революционной поры. Такое собрание будет уместно продолжить как эмигрантскими изданиями (у нас всегда редкими), так и сталинианой.
Кстати, об эмигрантских изданиях. В коллекции автора есть книга, которая может служить ярким примером редкого издания. Все условия соблюдены: тема книги, место издания, личность автора и (что особенно памятно) обстоятельства дарения. Это сочинение протопресвитера Александра Киселева "Облик генерала А.А. Власова", изданное в Нью-Йорке и подаренное лично отцом Александром автору статьи. Год издания не указан, но книга вышла не ранее 70-х годов, так что, конечно, не ее "возраст" является причиной редкости. Из крупных московских библиотек этой книгой обладает, пожалуй, разве что бывшая Ленинка. Такого рода издания содержались в спецхране, в последние годы преобразованном в отдел русского зарубежья. Вероятно, даже в Исторической библиотеке этой книги нет (а вот упомянутое выше как признанный лидер книжных раритетов радищевское "Путешествие" есть). Автор книги отец Александр Киселев, лично знавший генерала Власова, после войны жил в США, был священником Русской зарубежной церкви. На родину он вернулся в начале 90-х гг.: благо, что с патриархом Алексием они знакомы с довоенных времен - Алеша Ридигер пономарил у отца Александра в русском соборе в Ревеле (тогда уже Таллине). Так что судьба автора книги не менее необычна и удивительна, чем сама книга.
Именно этим дорожишь в книгах, иногда самых обычных на первый взгляд, - книги хранят память людей: книга, подаренная подругой на день рождения, книга, которой отметили в школе за "отличную учебу и примерное поведение", книга от родителей, брата, сестры... Смотришь на книги и думаешь: вот и пролетела жизнь... А книги остались.
