Надежда Кожевникова
На лицах в толпе – озабоченность, напряжение. Это вошло в привычку.
Фото Александра Шалгина (НГ-фото)
Как-то в один из приездов в Москву, тогда еще из Женевы, в Большом театре в антракте я встретила певицу Ирину Архипову. Мы познакомились, когда я еще девчонкой, только что с институтской скамьи, пришла к ней брать интервью. С тех пор я писала о ней, бывала в доме, мне оставляли билеты на ее концерты, спектакли. Словом, у нас сложились добрые, теплые отношения, так что домработница Архиповой Наташа уже не глядела на меня цербером, как на других посетителей оперной звезды.
И вот, встретив Архипову на генеральной репетиции, помнится, "Богемы", радостно восклицаю: "Здравствуйте, Ирина Константиновна! Как давно не видались! Ну что же вы не улыбнетесь мне?!" И в ответ получаю: "А вы, Надя, что ли, уже забыли, что у нас тут просто так не улыбаются?"
Первая мысль: что случилось? Да ничего не случилось, по крайней мере с Архиповой. А вот со мной, видимо, все же - да. Коварные ветры Европы сделали, выходит, свое дело. Хотя сама я еще пребывала в уверенности, что никаких перемен во мне нет. В Москву, на родину, наведывалась регулярно, общалась с друзьями, бегала по музеям, в консерваторию, театры, и временное пребывание в Женеве, где муж работал в международной организации Красного Креста, ни на мои вкусы, ни на привязанности, ни на взгляды, казалось, не повлияло.
Ну разве что, входя в лифт нашего шестнадцатиэтажного дома в Сокольниках, я здоровалась, и мне с явным недоумением отвечали иной раз, а иной раз нет. Разве что удивлялась, почему столько пасмурных лиц и так мало улыбчивых. А ведь прежде не замечала. Прежде сама была такой. Что не мешало нисколько моей общительности. Или все же мешало? Не кому-то другому, а вот лично мне?
В сущности, настороженность, недоверчивость, постоянное ожидание подвоха, инстинктивная самозащита, как и мгновенная взрывчатость, свойственны подросткам, но с возрастом это проходит, должно проходить. Люди взрослые делаются терпимее, хотя бы внешне, в соответствии с правилами общежития, соблюдения приличий. И улыбка - общепринятый знак, что мы современные люди, не дикари, не хватаемся за дубину, завидев чужака, и не скалимся в готовности вцепиться ему в горло. Улыбка - пустяк, но приятный. В большинстве стран, называемых цивилизованными, так это и воспринимается, вошло в привычку. Но не в России. Вопрос: почему?
Больше того, россиян раздражают, кажутся им фальшивыми, лживыми, "наклеенными", улыбки, скажем, американцев. А улыбки французов? А тех же швейцарцев, открытостью отнюдь не отличающихся? Между тем в Швейцарии не только соседи, но и лыжники в заснеженных горах, мчась мимо, непременно друг другу кивают, bonjour успевают прокричать. И кому это мешает? О чем тут вообще рассуждать? Если незнакомец, прохожий вам улыбнулся - это что, оскорбление?
Зато стоит задуматься о причинах, когда и при добрых, хороших отношениях на улыбку скупятся: с чего-де просто так? А уж при плохих, враждебных - ну, сами понимаете... Злоба выплескивается по поводу и без повода, накатывает и все, вся сокрушает. А ведь страшно так жить.
К тому же возникает причудливое сочетание априорного недоброжелательства с тем, что всем до всех есть дело. Все жаждут соучаствовать в разборках - чтобы осудить. Объект, так сказать, может оказаться любым, ну какой попадется. И надо, необходимо его сокрушить. Зачем - не задумываются...
Порой возникает ощущение, что соотечественники в России вслепую передвигаются по своему городу - так бурно, возмущенно они реагируют на наблюдения, просто бросающиеся в глаза. Опасаюсь перечислять, чтобы снова гнев не вызвать, а к тому же не верю, что они сами действительно не знают, не замечают очевидного. Знают и в этом живут. Сосредоточившись на том, чтобы отбить критику, а осмелившегося даже не критиковать, а лишь констатировать факты, смешать с грязью. И вот это уже посерьезней отсутствия улыбок. Ну ладно, коли нравится такой свой образ, такой менталитет - держитесь за него, никто ведь не посягает. Мифы - любые - входят в культурное наследие нации. Особенно если ими руководствоваться - например, мифами об отзывчивости, искренности, добросердечии, свойственных русским. Ну хотя бы пытаться. Несмотря на возникшую тоже в недрах народных поговорку: у соседа корова сдохла - пустячок, но приятно.
Мой пасынок Сережа, немногим старше нашей общей с мужем дочки, вдруг, закончив институт, поступил в семинарию - и мы так удивились! Тут-то и вскрылись истоки: его прадеда, священника, убили в двадцатых собственные прихожане на глазах у беременной жены. Слава богу, не пресекся род, а могли бы и ее за компанию.
Так вот Сережа, отец Сергий, вернулся на днях из России, куда ездил для приобретения церковной утвари для приходов в Германии, где нынче служит. Проповеди там читает и на русском, и на немецком. Ядро его прихожан - немцы из колонистов, в России осевшие при императрице Екатерине, а после, как известно, сосланные кто куда, в основном в Казахстан. А еще потомки пленных советских солдат, схоронившихся, уберегшихся от расправы Сталина. Сережа помимо исполнения своих обязанностей священнослужителя создает летопись судеб этих людей. А еще участвует в ремонте приходского здания, красит, белит, меняет систему отопления. То есть полностью при деле. И в России старался как мог, но ушел из-под крыла Московской Патриархии в Зарубежную Русскую Церковь: невмоготу стало. И в отверженности, теснении довольно-таки долго официальным властям противостоял. Коренной москвич, увез семью в Ишим. Там служил. Но и там достали. Пришлось уехать. Живет теперь в Германии, в глубинке, живет не сытно. Нет машины - велосипеды. Двое детей, жена Оля не работает - виза не позволяет. То есть не до жиру.
Но вот его спустя два с половиной года отсутствия поразило, что на проспекте Мира, а сам он в Измайлове прописан, столько бездомных, бомжей на тротуарах валяется, через которых прохожие переступают. И беспризорные дети, и собаки бродячие. Я, прошу отметить, молчу. Отец Сергий свидетельствует об одичании. А как, подскажите, такую картину иначе назвать? А еще Сережа - снова не я, нервная, возбудимая, злопыхательствующая эмигрантка - упомянул о накате неприятия всех всеми, что кожей чувствуешь, когда приезжаешь отсюда - туда.
И что ж, получается, там, на чужбине, даже не процветая, мы становимся такими чувствительными? Что же с нами там происходит? Что есть там, чего нет и не было здесь?
Разгадки, подсказки - пожалуйста. Блестящие российские умы оставили колоссальное наследие. Читайте. Вникайте. Но вот если лень, если собственные мозги стопорятся, тогда уж простите.
Тогда - фольклор. Им стала и знаменитая песня - советская классика: "Но сурово брови мы насупим┘" Насупим. И что?
Денвер, США
