Елена Пушкарская
Доменико Дольче и Стефано Габбана – не только торговая марка, но и живые люди, которых объединяет гомосексуальная связь.
Фото Reuters
Дольче и Габбана хотят завести детей. Для тех, кого такое известие удивило, потому что они привыкли воспринимать это словосочетание лишь как модный брэнд, разъясняю, что Доменико Дольче и Стефано Габбана – живые люди, и кроме любви к созданию модной одежды их объединяет гомосексуальная связь. Интервью, в котором они делятся своими мечтами, недавно опубликовал еженедельник «Vanity Fair». На его страницах итальянские стилисты подробно рассказывают, как они представляют себе осуществление этой «невозможной миссии». Миланец Стефано, например, всерьез ищет женщину, которая согласилась бы на искусственное зачатие, после чего поселилась бы с ним по соседству, чтобы вместе воспитывать ребенка на манер гетеросексуальных пар, живущих раздельно. Он понимает, что прежде всего ребенку нужен дом и мать. Сицилиец Доменико предпочитает усыновление. Все как-то буднично, буржуазно-прилично и несенсационно. В общем, если бы это не было интервью со столь известными людьми, вряд ли сама тема могла бы кого-то заинтересовать. В Италии привыкли, что вечером в обычном ресторане за столиками на двоих сидят мужчины, очевидно не являющиеся ни коллегами по работе, ни товарищами по партии. Никто не ужаснется, когда в гостинице на соседний балкон выйдет обнимающаяся однополая парочка. С гомосексуалистами приятельствуют и работают, а возможности шуток на их счет определяются лишь степенью дружеских отношений и чувством юмора.
А ведь Италия в отношении, скажем так, к нетрадиционным проявлениям жизни не самая передовая страна. Однополые браки там запрещены. Как следствие – гомосексуальные пары не могут брать на воспитание детей. На возможности экспериментов типа «матерей напрокат» или «детей из пробирки» поставил крест несостоявшийся референдум по биоэтике, который итальянский народ, по призыву Ватикана, попросту проигнорировал. Гомосексуальной культуре (корни которой уходят в античную эпоху) в Италии противостоит мощнейшее неприятие ее Католической Церковью. Впрочем, было бы странно, если бы это было по-другому. Церковь не может не защищать краеугольные камни, на которых она стоит. И очень многие в Италии одобряют католическую мораль; правда, это еще не означает, что они следуют ей.
Несмотря на Латеранские соглашения 1929 года, оставившие в ведении Ватикана лишь мораль и этику, влияние Католической Церкви на общество, уклад жизни и даже политику страны огромно. Отсюда множество проблем, которые постепенно отмирают в других европейских странах, рассматривающих свободу выбора сексуального партнера как одну из демократических свобод.
И все же Церковь не смогла запретить проведение в Риме World Gay Pride, международного слета гомосексуалистов. Причем это было в 2000 году, когда Римско-Католическая Церковь отмечала 2000-летие христианства. Боже, сколько тогда было вокруг этого шума. Ватикан счел себя оскорбленным уже самим предложением осквернить святой год и Вечный город шествием голубых. Папа Иоанн Павел II лично призывал власти не допустить позора и надругательства.
Вопрос обсуждался не только в римской мэрии, но и в парламенте страны. Однако тогдашний римский градоначальник Франческо Рутелли предпочел пожертвовать своими хорошими отношениями с главой Святого престола, нежели прослыть ретроградом. Парламент тоже не захотел вмешиваться в «демократический процесс». Правда, тогда там было большинство левоцентристов, традиционно тяготеющих к атеизму. Думаю, что нынешний правоцентристский кабинет, традиционно связанный с Ватиканом, вывернулся бы наизнанку, чтобы помочь Понтифику, как это было в случае с недавним референдумом о возможности использования эмбрионов в научных целях (см. «НГ», 23.05.05). Но что было, то было. Гей-парад с песнями и барабанным боем под палящим солнцем прошел по центру опустевшего в этот день города. Миновав Колизей, шествие остановилось на пространстве Большого цирка, где состоялось выступление поп- и рок-групп и прочих известных исполнителей, с удовольствием подзаработавших на празднике, независимо от того, разделяли они или нет идеи организаторов. В общем, люди веселились. Было много просто любопытных, а кое-кто привел даже детей. Увешанный воздушными шариками античный цирк представлял собой довольно идиллическое зрелище, и эта картинка не имела ничего общего с распущенностью, насилием и непристойностями, которыми клеймили парад его противники.
Потом праздник закончился. Шарики улетели в небо, геи разъехались по домам, мусор убрали, газеты взялись за другие темы. Прав оказался старый и мудрый Джулио Андреотти, пожизненный сенатор, перезанимавший в течение 20 лет все возможные высшие посты в итальянском правительстве. Практикующий католик и убежденный противник гей-парада, он в тот момент, когда кипели страсти, сказал: «Успокойтесь. Рим видел и не такое. Переживет».
А что, собственно говоря, я так разволновалась по поводу итальянских геев? Мне до них мало дела. Мне за державу обидно. О римском World Gay Pride я вспомнила, услышав шум по поводу предложения провести подобное мероприятие в Москве. Прозвучавшие аргументы «это противоречит нашей морали» или «у нас и так демографический кризис» показались мне «из другой оперы». И вскоре точку под непродолжительной «дискуссией» поставил мэр Москвы, запретивший мероприятие.
А может, стоило его провести? Хотя бы для того же модного пиара – показать, что нас не воротит от того, что кто-то думает, одевается и любит по-иному? Прикинуться, что и нам не чужда широта взглядов, и продемонстрировать это городу и миру? Может, тогда в следующий раз, когда Москва выставит свою кандидатуру на проведение Олимпийских игр, ее кандидатура не провалится с таким треском.
═
Рим
