Николай Юрьев
Была такая старая добрая закуска – кому она мешала?
Давид Штеренберг. Селедки. 1917–1918.
Исчезает естественное. Натуральное. Природное. Согласитесь, парниковая клубника не пахнет, а вода из крана – наоборот. Колбаса не из мяса, как при Микояне, а из сои, причем сама соя – генно-модифицированная. В водоемах, где еще вчера по берегам мирно рос камыш, нынче нефть: рыба не выживает, человек плещется. В лесу не грибы, но банки из-под пепси-колы. В саду же, где увяли цветы и листья под воздействием окружающей среды, наоборот, выскочили мухоморы и еще какие-то наросты и пузыри земли, которых нет ни в одном определителе.
Но ладно экология, здесь все уже сказано Карауловым. Поговорим о нежном. Вот, скажем, женщины. В мои времена они пахли «Ландышем серебристым», носили чулки на резинках и юбки – и совсем не занимались бизнесом, хотя бы потому, что не было даже такого понятия. Теперь же женщины как мужчины, а мужчины – совсем напротив. Теперь очень в моде лица третьего пола, операция недешева, но заказов, говорят врачи, все больше: мужчины пришивают себе силиконовые груди, женщины опять же идут обратным путем. А дети? Дети уже в пять лет, вместо того, чтобы играть в песочнице, изображая, как в наше время, счастливое наивное детство, и лупить друг друга лопатками по головам, решают логарифмические уравнения. Это и понятно: они были зачаты не на кровати по старинке, а в пробирке с использованием семени от проверенных на интеллект доноров.
Впрочем, о чем это мы? Еще Жан-Жак Руссо горько жаловался на исчезновение природного человека – три века назад. Мы-то теперь понимаем, что жаловаться ему было грех, в его времена детей в пробирке не зачинали. Со времен Руссо написаны горы антиутопий, в которых авторы прозревали жуткое будущее нашей планеты, до которого, собственно, мы и дожили. Во многих книжках этого рода, впрочем, описывались всяческие катаклизмы, нашествие, скажем, инопланетян с какими-нибудь убойными фиговинами. Или установление жуткого политического режима с тотальным контролем, но это у самых наивных авторов, потому что они не знали, что никаких режимов вскоре не будет, одна сплошная глобализация. Так что бог с ними, с Уэллсом или с Оруэллом, это мы сами довели себя до нынешнего состояния – единственно с помощью собственной прогрессивной науки┘
Но хватит философии. Нужно говорить о простой плоти жизни. Ведь много чего можно вспомнить хорошего и доброго, человеческого. Скажем, как мальчики и девушки знакомились друг с другом на танцах, а не в интернете. Да и танцы были теплые, с прижиманием, не сепаратные. Писали друг другу записки, как во времена Казановы, а не эсэмэски. Нет, конечно, глупо жаловаться на прогресс, коли всякий день пользуешься его плодами. Но что делать с ностальгией?
Конечно, она происходит от того, что прогресс все ускоряется, а ты за ним не поспеваешь. Скажем, из трех десятков функций, которые есть в твоем мобильном телефоне, ты знаешь только две. Дети обещают обучить третьей, но твой кретинизм, когда ты по старинке пользуешься записной книжкой, а не адресной в собственной трубке, так поражает их, что они давно махнули на тебя рукой. Мол, плыви сам.
Или вот еще. Я помню времена детства, когда в автобусах были кондукторы, теплые такие тетки в ватниках с мотками разноцветных билетиков на шее, с дерматиновой сумкой через плечо – для кассы, и они кричали зычным басом на весь салон: кто, мол, еще не обилетился. А тут угораздило как-то влезть в троллейбус, и оказалось, что ты абсолютно не умеешь им, троллейбусом, пользоваться. Легкая паника охватывает тебя: еще недавно, еще вчера все было просто и понятно, садишься и едешь, теперь же у передней двери стоит турникет, и абсолютно непонятно, как его миновать. Смотришь, а бойкие старушки твоих лет раз-два, засовывают в щель какие-то билетики, и ты чувствуешь себя беженцем, эмигрантом из прошлого. И понимаешь, что всему нужно теперь учиться заново. Нужно забыть уроки жизни, которые некогда отнюдь не легко давались, и идти заново в первый класс быта и бытия┘
Ах, многое было, зачем пропало! Было, к примеру, мороженое эскимо на плоской палочке, точно такой врачихи залезали тебе в рот – посмотреть, не красное ли у тебя горло. Капуста провансаль с виноградом. Где оно, эскимо, кому мешало? И где сами врачихи ухо–горло–нос с добрыми глазами? Не дозовешься. Где натуральный частик в томате и виноградное вино «777», приправленное настоящим спиртом? Где новогодние елки из хвои, а не из пластмассы? Где детство и мама, наконец?..
Суров мир и неумолим прогресс. И мнится, не осталось неподдельных натуральных чувств. Когда подходишь к человеку попросить три рубля, а он – хрясь тебе по шее. И все понятно, не надо слов. А теперь ты обращаешься к соседу с натуральным вопросом, мол, не угодно ли на троих, а он весь в плеере, не слышит, только пучит глаза. Это разве можно назвать, скажите на милость, коммуникабельностью?
Но нет, будем справедливы, можно еще получить кое-что естественное. Послушать песни Кобзона, например. Лечь на диван. Еще можно достать с полки том «Войны и мира». Размешать сахар в чашке чая, сделанного из отфильтрованной воды. Можно пойти в ближайший парк в респираторе и посмотреть, как с трудом пробивается из подозрительного цвета земли низкорослая зеленая трава. Можно еще набрать по старинке номер на аппарате стационарной связи и услышать на другом конце голос далекого друга. Многое еще можно, коли хотеть. Не все потеряно. Для того, конечно, кто сам еще не стал совсем ненатуральным.
