Михаил Шиянов О выдающемся актере, режиссере и театральном деятеле Михаиле Чехове известно достаточно много, чтобы считать его личностью нетривиальной. Это подтверждают и его мемуары, и многочисленные воспоминания, оставленные о Чехове современниками.
Споры в основном разворачиваются вокруг его мистических увлечений. Сам актер неоднократно писал о своем интересе к йогам. Есть информация, правда недостаточно надежная, о том, что Чехов принадлежал к некой масонской ложе и даже якобы имел одну из старших степеней ордена тамплиеров. Искал Чехов встреч и с православными священниками.
В начале жизненного пути власть над молодым актером захватили, по выражению Чехова, «три почтенных старца»: Фрейд, Дарвин и Шопенгауэр. Первый убеждал молодого человека смотреть на вещи объективно, независимо от симпатий и антипатий, и продемонстрировал Чехову «подсознательное человеческой души со всей ее нечистотой и сексуальными ее импульсами».
Второй убеждал Чехова в том, что «жизнь есть беспощадная борьба за существование» и что «мораль и религия – только иллюзии», пусть и прекрасные. Третий же заразил Михаила очарованием тоски и обаянием разложения, научил «любоваться бесцельностью человеческого существования». К этим троим примкнул и Кант, усугубивший раскол сознания актера на две части. Так вспоминал впоследствии сам Чехов.
Но наибольшее влияние на его жизнь и деятельность оказал Рудольф Штейнер и его учение. Обращение Чехова к антропософии скорее всего было определено сущностью его характера. Отличительной чертой как юного, так и зрелого Чехова было постоянное напряжение чувств, импульсивность, предельная эмоциональность. Особенности его характера и окружения да еще и привычка к алкоголю привели Михаила Чехова к душевному кризису, преодолеть который он смог при помощи антропософии.
В его воспоминаниях есть ряд любопытных эпизодов, описывающих атмосферу «оккультной» Москвы 20-х годов прошлого века, в которую он был тогда погружен. Начиная со Станиславского в отечественном театре происходили процессы, направленные на упорядочение сценического опыта, складывались различные «системы» тренировки актера. Зачастую эти системы приобретали характер своего рода психотехник сродни медитации или духовным упражнениям Игнатия Лойолы.
В творчестве Чехова, как «спонтанном», так и базирующемся на антропософской доктрине, в равной мере случались и удачи и промахи. Сам же актер в мемуарах говорит о своих ошибках и разочарованиях как о том, что послужило для него толчком для дальнейшего совершенствования.
Он белыми ночами бродил по улицам Петербурга, чередуя дни отчаяния с периодами страстного морального подъема. В такие моменты Чехова захватывало желание молиться, читать жития святых, не совершать дурных поступков.
Вскоре Михаил Чехов стал организовывать антропософские встречи в репетиционном помещении театра. Об этом времени режиссер Эйзенштейн со свойственной ему ироничностью пишет, что в театральных гостиных появлялись все новые адепты и его даже пытались посвятить в розенкрейцеры. Все бредили йогами, но еще чаще беседы принимали теософский уклон. Эйзенштейну, по его словам, удавалось сохранять здравый рассудок.
Наконец происходит переломное событие – встреча актера Чехова с писателем Андреем Белым, пропагандировавшим антропософию в России. Чехов вступает в антропософское общество, начинается его сотрудничество с Белым. Вместе они трудятся над театральной постановкой романа Белого «Петербург». Наконец Чехову удается встретиться с самим Рудольфом Штейнером, после чего актер лаконично заключает, что «понял величие духовной жизни человека».
Однако время для подобных интересов наступало совсем неподходящее. В конце 1920-х советскому государству уже ни к чему было терпеть заигрывания с религией. В прессе стали появляться резкие отзывы о работе режиссера. К счастью, Михаилу Чехову удается выехать за границу. С этого момента основная деятельность актера протекает в области педагогики.
Антропософия не только оставила глубокий след в духовной жизни Михаила Чехова, но также легла в основу созданной им методики тренировки актера. Ее техники в той или иной степени отразились на творчестве таких звезд, как Мэрилин Монро, Ингрид Бергман, Энтони Куинн, Роберт де Ниро, Харви Кейтель и др. Мнение о Чехове как об основателе голливудской школы актерского мастерства небесспорно, однако его вклад в становление современного театра и кинематографа оспаривать не приходится.
К чему же пришел этот человек, обладавший грандиозным талантом, пылкой натурой и тягой к высшей духовности к концу своей жизни? В лекциях, прочитанных голливудским актерам в начале 50-х гг., Михаил Чехов выразил свое человеческое, религиозное и артистическое кредо.
Среди прочего он обращает к своим американским слушателям такие слова: «Настоящая, истинная человеческая любовь начинается тогда, когда мы проникаемся любовью к каждому человеку, независимо от того, к какой нации он принадлежит, независимо от кровного родства – просто потому, что это человеческое существо, и посему я способен любить его без какой-либо особой на то причины, без привнесения чего-либо эгоистического к этому чувству. Вот это-то и является высшим видом человеческой любви».
Под этими словами мог бы подписаться и антропософ, и христианин, и буддист. Актер таким образом дает понять, что для него долгий путь примирения двух полюсов его жизни наконец завершен.
