Виктор Сонькин
Все, кто здесь остается, чем-то похожи. Алена Дергилева. Малый Афанасьевский переулок.
Опубл.: Искусство России. «Сканрус», 2006
В МГУ каждый год несколько студентов-славистов отправляются на преддипломную практику в страну изучаемого языка. В 1992 году наступила моя очередь. В Хорватии, куда я сначала собирался, шла война. В Сербию поехать было можно, но не хотелось. Я решил сменить концепцию и отправиться в Словению – там короткая и почти бескровная война уже благополучно закончилась.
Словенского языка я, правда, не знал, но эта проблема представлялась мне второстепенной. Я написал убедительное письмо в Любляну. Мне быстро ответили – приезжайте, мы всегда рады, будет стоить столько-то. По тем временам это означало: «Оставь надежду навсегда». Ладно, подумал я, никуда не поеду.
Трудности международного существования
Прошел месяц, и на мой адрес пришла телеграмма, где сообщалось, что я получил четырехмесячную стипендию с проживанием. Отдельным сюжетом этой рождественской сказки стало то, что мне удалось уговорить представителя только что открывшегося в Москве филиала словенской авиакомпании подарить мне билет в Любляну и обратно с открытой датой. До меня не сразу дошло, что этот неожиданный поворот дел был связан с тем, что в течение месяца, который успел пройти от отказа до приглашения, Российская Федерация официально признала Республику Словению.
Если моя догадка верна, то это – единственный случай, когда международная политика благоприятно повлияла на мою частную жизнь. Я прожил несколько месяцев в дивном весеннем городе, выучил словенский язык, нашел новую область академической деятельности, завел новых приятелей.
Как следует из предыдущего тезиса, обычно международная политика оказывает на мое частное существование влияние отрицательное. Расплатой за то, что я гражданин своей страны, для меня становятся долгие и обычно довольно унизительные очереди в консульствах. Международные платежные системы не принимают мои кредитки. Агентства по прокату автомобилей с подозрением рассматривают мои права. Не где-нибудь, а на Сицилии гостиничный служащий, глядя на мой паспорт, понимающе цокает языком: «Руссо! Мафия!» На то, как воспринимают меня иностранцы, успели повлиять и мои соотечественники, и мое государство. И я не знаю, чье влияние хуже.
Именуемый в дальнейшем «русский»
Юрий Олеша, когда подписывал договор с филармонией, высказал недовольство формулировкой «именуемый в дальнейшем «автор». Ему хотелось – «именуемый в дальнейшем «Юра». Любая категория неизбежно примитивизирует восприятие. Ну да, американские подростки в Вене или Вероне восхищенно восклицают: «Ух ты, этому дому, наверное, лет сто». Но среди американцев, которых знаю лично я, один – крупнейший специалист по русскому фольклору, а другой читает в дороге Вергилия, потому что это легкое чтение, можно обойтись без словаря. И меня уже никто не убедит, что жители США ленивы и нелюбопытны. Я бы тоже предпочел, чтобы иностранцы видели во мне не человека из страны Абрамовича, Распутина, да хоть бы и Льва Толстого, а Витю. Но, с другой стороны, их резон тоже можно понять: я ведь живу в России, не уезжаю отсюда – а значит, я все-таки немного псих.
