Катя Метелица
На фоне Пушкина закусывать так славно...
Фото Евгения Зуева (НГ-фото)
Дантес – главный злодей в истории русской литературы, имя его – жупел. Мои друзья выпускали когда-то контркультурный журнал с таким названием – идеальное, согласитесь, название для контркультурного проекта. Типа сразу предупреждаем, мы такие провокаторы. Опять-таки: красиво. Французские имена на русский слух вообще звучат как музыка. Эдмон Дантес – это будто из романа Дюма. Если согласиться с тем, что пушкинская дуэль напоминает самоубийство, то Дантес, выходит, не более чем орудие. Смертельная рана в живот удовольствие так себе, но орудие-оружие самоубийства Пушкин выбрал со вкусом, как денди, – изящное, французское; так что Дантес хоть и злодей, но фигура романтическая.
Конечно, я не очень-то представляю, как в кафе с таким названием придут откушать кофе с круассаном или фуа-гра с эскарго профессора и доценты Института, к примеру, мировой литературы. Но и в заведении с названием «Пушкин» на углу одноименной площади и Тверского бульвара они тоже не стали, мягко говоря, завсегдатаями. Хотя не факт, что им бы там не понравилось: по сути карнавал кафе «Пушкин» (на вывеске есть старорежимный ер в конце, но это почему-то бесит) не так уж сильно отличается от тех карнавалов, что устраивают в Пушгорах; ряженые ливрейными лакеями официанты могут переборщить с «пожалуйте, сударыня», но хоть не пытаются с чувством декламировать стихи – уже хорошо┘
Вот с кем ведет игру этот новоиспеченный «Дантес» – с кафе «Пушкин». Оно хоть и потускнело немного, но все же еще долго будет одним из главных и даже легендарных московских ресторанов. Пушкин, кстати, рестораны очень любил. Не знаю, конечно, как бы он отнесся к вывеске на Мясницкой. Может, подумал бы, что Дантесом зовут француза-ресторатора, не более того... В 1999-м, когда с нечеловеческим треском и блеском праздновался двухсотлетний пушкинский юбилей, я довольно часто представляла себе: а вот как бы ему-то самому все это показалось? Например, его профиль с лирой и гусиным пером на палатках с хот-догами: ну, вот как?
Я сама тогда была сильно беременна; брюхата, как предпочел бы выразиться он сам. «Скажи, Катя, вы с Александром уже подумали об имени будущего ребенка? – позвонил мне мой дорогой покойный свекор Александр Алексеевич. – Думаю, надо учесть, что год сейчас особенный, пушкинское двухсотлетие!» Я сразу поняла, к чему он клонит: опять-таки история про имена. Своего первенца, моего мужа, Александр Алексеевич назвал Александром и не прочь был, как мне казалось, закрепить это дело на внуке. «Да нет, Александров у нас уже хватает! – неожиданно отмахнулся он. – Но в год пушкинского юбилея было бы правильно назвать человека┘ – Тут он сделал небольшую драматическую паузу, во время которой я туповато молчала. – Назвать внука Петром!»
Я как-то растерялась. Даже хотела ненавязчиво напомнить ему имя-отчество нашего великого классика, но, подумав, закрыла рот, проговорив только что-то вроде «Ааа». Или скорее так: «Ааа-а?»
– Ну, как же. Имя Петр – совершенно пушкинское. Во-первых: Петруша Гринев. Во-вторых: Петр Первый! Царь Петр – это и «Медный всадник», и «Полтава»┘
Хорошее имя Петр. Апостольское. Означает «камень». Мне почему-то не хотелось, чтобы моего сынка звали Петром.
«А давайте по случаю пушкинского праздника назовем его Абрамом. В честь Абрама Ганнибала!» – такой я придумала контрвыпад. Но только наша семья – не такая, где можно кого-нибудь переплюнуть остроумием. «Семейство у нас крепкое, разнообразное: кого ни выдерни из колоды, каждый личность» – так сформулировал когда-то старший внук Александра Алексеевича (по имени, как вы могли бы догадаться, Алексей; лично я прихожусь ему мачехой). «Назовите Дантесом!» – жестко предложил он, смачно поедая что-то со сметаной.
Я со своим Абрамом-Ганнибалом немедленно умылась. Дедушка (академик, литературовед, автор тридцати шести монографий) возмущенно замер.
– Дантесом? С ума, что ль, сошли, чегой-то за имя такое? – вступила бабушка, Антонина Васильевна. – Нет, давайте назовем его – Анатолием!
Тут уж пришлось замереть и Лехе, со сметаной на губах.
– А просто у нас сосед в Серпухове был – Анатолий. Такой хороший парень. Всегда меня через забор выглядывал. Нас с ним с детства сватали: Тоня и Толя. Раз уж хотите в честь Пушкина – назовите Анатолием, говорю.
Мальчик родился через две недели после великого 200-летия, на летнее солнцестояние, имя выбрали – Федор, по святцам.
