Надежда Муравьева
Их называли «дьявольской троицей»: Лу Саломе, Пауль Ре, Фридрих Ницше.
Фото с сайта www.nietzsche.ru
Фридрих Ницше называл ее «Абсолютным злом». На исходе их отношений он писал ей в письме: «Если я бросаю тебя, то исключительно из-за твоего ужасного характера. Не я создал мир, не я создал Лу. Если бы я создавал тебя, то дал бы тебе больше здоровья и еще то, что гораздо важнее здоровья, – может быть, немного любви ко мне». Немецкий писатель Курт Вольф утверждал, что «ни одна женщина за последние 150 лет не имела более сильного влияния на страны, говорящие на немецком языке, чем Лу фон Саломе из Петербурга».
Судя по всему, эта фантастическая женщина была не только «вампиром и хищницей» – так окрестила ее сестра Ницше Элизабет, – но и, так сказать, великим пророком. Есть мнение, что знаменитая работа Ницше «Так говорил Заратустра» списана прямо с нее, с барышни фон Саломе. Дескать, так (т.е. вдохновенно, красиво и умно) говорила Лу.
Это все очень даже может быть, потому что Луиза Густавовна, дочь генерала русской службы Густава фон Саломе, уроженка Петербурга, всю жизнь считавшая Россию своей незабвенной родиной, была не только выдающимся психоаналитиком, любимицей Фрейда, но и хорошей писательницей. Писала она, правда, на немецком языке: благо в России почти не появлялась с юности. Ей было не до того: она кружила головы и разбивала сердца своим многочисленным духовным братьям, а их было немало.
Началось все с известного проповедника пастора Гийо. Ему Лу в семнадцать лет писала письма, штудировала с ним философию Канта, учила голландский язык. Все кончилось из рук вон плохо: как-то раз, сидя на коленях у пастора, увлеченная беседой о Спинозе и прочих мыслителях, обаятельная Лу потеряла сознание. Пастор был так впечатлен этим разговором, что немедленно попросил руки своей нервной ученицы. Это он сделал зря: как выяснилось, барышня вовсе не собиралась замуж. Более того, вплоть до тридцати лет она вообще не собиралась ни с кем обниматься и целоваться – об этой ее странности с изумлением и душевным расстройством узнавали впоследствии ее многочисленные друзья и женихи.
Нет ничего удивительного, что Ницше, которому было предложено жить с Лу и их общим другом философом Паулем Ре в одном доме, очень переживал. Он как-то не мог понять, что идеальная дружба и духовное единство умов куда важнее всяческих матримониальных планов. Для Пауля Ре это тоже оказалось загадкой, хотя он все-таки смог выдержать целых пять лет такой дружбы. Затем все как-то резко и вдруг прекратилось. Несчастный философ Пауль Ре, так и не понявший чего-то главного, через два года после трагического финала отношений упал с обрыва и умер.
Видимо, он не понял, зачем Лу срочно решила выйти замуж за востоковеда Фридриха Карла Андреаса, о чем и объявила философу вот так, с ходу. Впрочем, Андреас тоже не понял, зачем она вышла за него замуж: его сразу же предупредили, что брак будет исключительно целибатного свойства, что и было исполнено. Он пытался воткнуть себе в грудь перочинный нож, но, слава Богу, остался жив.
С Ницше все-таки пришлось расстаться: Лу, которую все называли «воплощенной философией Ницше», была и впрямь под стать этой философии: непреклонной, непримиримой и хитроумной. «Как искусно она использует максимы Фрица, чтобы связать ему руки┘ Но надо отдать ей должное – она действительно ходячая философия моего брата», – жаловалась Элизабет Ферстер-Ницше, ненавидевшая Лу до помрачения ума.
А ведь так все хорошо и поэтично начиналось! Когда они только что познакомились, Лу было двадцать с лишним, а Ницше – тридцать с довольно большим гаком, но это не помешало Фрицу аттестовать новую подругу по высшему разряду: «Она дочь русского генерала; ей двадцать лет, она резкая, как орел, сильная, как львица, и при этом очень женственный ребенок... Она поразительно зрела и готова к моему способу мышления... Кроме того, у нее невероятно твердый характер, и она точно знает, чего хочет, – не спрашивая ничьих советов и не заботясь об общественном мнении».
Характер Лу и впрямь оказался таким, что, как говорит русский народ, «лопатой от него не отмахаешься». Фридрих Ницше, правда, пытался в этом случае использовать плетку. После разрыва с Лу разозленный и не находящий себе места в мире философ писал (имея в виду свою жестокую возлюбленную, конечно): «Ты идешь к женщине? Не забудь плетку!»
Но умозрительная плетка эта, похоже, была скорее в руках у Лу. Недаром юный Райнер Мария Рильке, проживший с ней несколько лет, посвятил своей возлюбленной такие строки: «Нет без тебя мне жизни на земле./ Утрачу слух – я все равно услышу,/ Очей лишусь – еще ясней увижу./ Без ног я догоню тебя во мгле./ Отрежь язык – я поклянусь губами./ Сломай мне руки – сердцем обниму┘/ Разбей мне сердце – мозг мой будет биться/ Навстречу милосердью твоему./ А если вдруг меня охватит пламя/ И я в огне любви твоей сгорю –/ Тебя в потоке крови растворю...»
Ну и другие стихи в том же роде.
Может быть, только отец психоанализа, Зигмунд Фрейд, был свободен от этого страстного желания догонять Лу «без ног», которое обуревало всех без исключения ее друзей. Он занимался вместе с ней «стиркой грязного белья» (как он сам называл их общую психоаналитическую деятельность), и, возможно, ему просто было не до эротических взлетов и падений. Хотя кто знает? Кто может сказать наверняка? По крайней мере точно известно, что их союз он называл «праздничным».
Чужая душа – потемки, а уж душа Лу Саломе и подавно.
Шведский психоаналитик Пол Бьер вспоминал о ней так: «Она могла быть поглощена своим партнером интеллектуально, но в этом не было человеческой самоотдачи. Она, безусловно, не была по природе своей холодной, и тем не менее она не могла полностью отдать себя даже в самых страстных объятиях. Возможно, в этом и была по-своему трагедия ее жизни. Она искала пути освобождения от своей же сильной личности, но тщетно. В самом глубоком смысле этих слов Лу была несостоявшейся женщиной».
Впрочем, в каком-то самом главном смысле Лу Саломе, безусловно, состоялась. В смысле силы души, воли к власти и прочих занимательных вещей. Так считал Ницше, и мы, конечно же, не будем с ним спорить.
