Елена Потёмкина
Телевизор вместо камина стал домашним очагом, у которого садятся погреться.
Фото Александра Шалгина (НГ-фото)
С телевизором у меня особые отношения. В детстве я прониклась к нему доверием. Может, потому, что список развлечений в те времена был предельно краток. Может, потому, что информация преподносилась предельно просто и однозначно. А может, потому, что дети вообще склонны доверять. Три канала вещания на выбор: советский фильм, мультик или очередное заседание съезда Коммунистической партии. Пультов тогда не было, так что было невозможно просидеть целый день, развалившись в кресле с тупым выражением лица, механически щелкая кнопки и смотря одновременно два фильма и еще какую-нибудь передачу.
Вот только воскресенье радовало. Порядок известный: «АБВГДейка», «Будильник», «Служу Советскому Союзу», «Музыкальный киоск», «Здоровье», «Клуб путешественников», «В мире животных» и «Международная панорама». И наконец, кульминация этой телевизионной вакханалии всю-неделю-жданная передача «В гостях у сказки». Все эти передачи обладали эксклюзивным правом вещать всей стране – кто о странах и континентах, кто о животных, кто о здоровье, кто о музыке.
Телевизионный мир составляли элементарные частицы.
И вот теперь нас, привыкших взирать и внимать, а теперь еще и дорвавшихся до всех мыслимых запретных плодов, пленяют властители мира – корпорации типа Walt Disney и MTV. А также другие – местного разлива.
Телевизор вместо камина стал домашним очагом, у которого садятся погреться. Но этот огонь только обжигает – грубостью, руганью, пошлыми шутками, недвусмысленно двигающимися голыми телами, навязчивой рекламой, которая вторгается, как грабитель, без стука, ногой открывая дверь подсознания и воздействуя прямиком на сокровенные глубокие чувства.
О, этот грудной голос сообщателей неоспоримых истин со специальной интонацией в передачах типа «Необъяснимо, но факт» и «Москва: инструкция по применению». Работают психологи на благо своих сограждан. Пытаются манипулировать. Пока я нахожусь еще в сознании, на грани попадания под влияние этого чревовещательного голоса, успеваю понять, что если доверюсь ему, то уставлюсь на экран. Я буду смотреть в него до тех пор, пока мне не расскажут все эти тайны вселенной и мироздания. Пока, в перерывах на рекламу, не поведают о том, что требуется для того, чтобы жить на яркой стороне. А также о том, что будущее, оказывается, зависит от меня.
Раньше, в советские времена, во времена цензуры выбор был ограниченный, как в голодное время: картошка, хлеб и чай, по праздникам хлеб с маслом. В том-то все и дело: когда мало, тогда и ценно. И ненавязчиво. Рекламы не было, ни сенсаций, ни провокаций, ни манипуляций. Многое, конечно, скрывалось. А сейчас вроде бы не скрывается. И все чаще я думаю, что не могу все эти катастрофы и мировые проблемы ни решить, ни пережить, ни изменить, ни понять. Так зачем мне знать о них? Не довольно ли знать того, что в пределах досягаемости и возможности повлиять?
Но телевидение – это уже инструмент власти, он стал орудием визуального насилия.
Визуальное насилие – это не только сцены убийства, издевательства и изнасилования. Сам «кинематографический аппарат» – совокупность техник принуждения и подавления, которые, в общем-то, задействованы в любом виде искусства, особенно на телевидении. Авторы это вполне осознают и используют для воздействия на зрителя; эффективность воздействия обусловлена бессознательным восприятием.
Великий Эйзенштейн и его коллеги стремились к такому эффекту, чтобы зритель вел себя подобно павловской собаке. Тогда происходит незаметная, неконтролируемая и вынужденная идентификация зрителя со взглядом камеры или персонажа; зритель начинает ощущать себя объектом или субъектом насилия, у него появляется чувство страха или, наоборот, садистического удовольствия. Стремительный наезд камеры на объект или же на зрителя – снятие пространственной дистанции – создает в результате ощущение невыносимой близости ужаса надвигающегося или угрожающего.
...А может, все просто? Человек стал настолько одинок и недоверчив к возможности понимания его другим, настолько замкнут в своем собственном мире, что для него реальнее (и «полезнее») вступить в общение с виртуальным объектом. Это, надо признаться, и гораздо легче, поскольку не предполагает восприятия другой стороной и снимает ответственность за любой совершенный или сказанный промах.
Приходишь с работы, еда в тарелке, садишься в это мягкое кресло и глядишь в голубой экран. Люди говорят как раз о том, что тебя волнует, о том, что успокаивает, о том, что смешит. И можно не напрягаться. А просто отдаться чувству единения, успокоения и веселья (или их подобию, пусть и весьма сомнительному). Иногда я злюсь на телевизор за то, что я отдаю ему свое время, свои эмоции и мысли, и мне хочется его выбросить. Мне хочется спрятать его в шкаф, чтобы глаза не мозолил и рука не тянулась к пульту. Но знаю: наступит момент, когда найдутся убедительные и веские причины опять включить этот волшебный прибор.
Телевизор дает возможность самым кратчайшим и безболезненным путем достичь удовлетворения, для которого в реале необходимо было бы постараться, затратить немало времени и сил. И поэтому многие пускают корни перед телеэкраном. Уход от жизни, удобный и безболезненный.
Раньше я искала, как бы узнать еще чего-нибудь о жизни, а теперь пора следить за тем, как бы чего не узнать лишнего. Мне ничего не нужно знать про Букиных, про все подробности личной жизни «звезд» и все взрывы и наводнения, про все многочисленные преступления. Мне не нужно знать, выйдет ли замуж няня Вика, мне нет необходимости просмотреть все 258 убийств из очередного боевика...
Мне только нужно знать, как чувствуют себя те, кого я приручила, сделала ли я то, что обещала, и будет ли сегодня дождь.
