Алексей Беляков
В час пик на Тверской или Петровке приходится особо элегантно лавировать.
Фото Артема Чернова (НГ-фото)
Холодает. Пахнет грустной листвой.
Это значит, нам пора расставаться.
Такие вдруг сложились на лету лирические строчки – почти бардовского, полусладкого разлива.
Но мой молчаливый друг не станет упрекать меня в октябрьской пошлости. Он вообще на удивление безропотный, а если и заскрипит, то на это у меня в рюкзаке есть специальный баллончик. Пшик, и снова ему хорошо.
Он вообще у меня самый надежный, самый преданный. Самый крепкий.
Мой велосипед. Не люблю новоприобретенного слова «байк», хоть оно и коротко, и смачно. В слове «велосипед» больше старорежимной душевности, черно-белой сентиментальности.
Наш октановый Вавилон к велосипедам всегда относился либо с ненавистью, либо с презрением. С тех пор, как я рискнул покинуть свой чахлый двор с колышущимися простынями-в-пыли и вырваться в большой космос, меня преследовали всадники апокалипсиса. «Жигули» и «Москвичи» тряслись в яростной злобе, трубя. Причем ездил я всегда корректно, по самому правому краю дороги, трюков не совершал, не подрезал, не обгонял. Но «Жигули» и «Москвичи» все равно бесились: дорога была их и ничья больше. В молодом задоре я иной раз показывал истерику «нос», для чего даже освобождал от руля сразу две игривых руки. Некоторые пытались меня настичь и покарать. Но что они могли сделать со мной во дворах, где я со звоном проскакивал в любую щель между гаражами?
Ничто нас в жизни не может вышибить из седла!
В 90-е годы я почти забыл о друге. Тогда много и часто выпивалось, а пьяным за руль я не сажусь. Да и мой педальный ангел, думаю, хранил меня. Ведь если бы я показал «нос» солнцевскому красавцу на BMW, он бы не стал ругаться вслед. Просто выстрелил бы. И упали бы мы с другом на грязный асфальт, а цепь моего друга убийца забрал бы себе, покрыл бы щедро позолотой и носил на груди, как первобытный трофей┘ Но семь лет назад ангел мне шепнул: «Пора!» Я достал из шкафа подержанный шлем. А также щит и копье. И мы с другом снова отправились по дорогам, навстречу великанам на «Хаммерах» и феям на «Пежо».
Странное дело. Я вдруг увидел, что город преобразился. Нет, не в зурабо-батуринском смысле. Изменилось отношение к нам с другом. Из пыльных изгоев мы превратились в граждан. Когда на мучительном перекрестке «Мерседес» терпеливо ждал моего триумфального проезда, я оробел.
– Чего это он? – спросил я у друга.
– Не болтай! – ответил он. – Жми!
Мой друг, хоть ему и подарены новые тормозные колодки, не любит останавливаться, поэтому резво проносится через перекресток, подмигнув «Мерседесу».
Европейские ценности растекаются по нашим трассам. И теперь я даже позволяю себе излишне фривольное поведение на магистралях. И ничего, не бесятся. Остается лишь пожалеть, что дочки Лужкова не заядлые велосипедистки. Тогда бы даже на МКАД проложили бы изящные велосипедные дорожки – как в Голландии. Велосипед в большом городе – это воплощенная свобода. Я езжу на нем на работу и даже деловые встречи. Чему мои собеседники искренне радуются: «Прямо вот так и приехали? Круто!» Конечно, в час пик на Тверской или Петровке приходится особо элегантно лавировать, чтобы не свернуть боковое зеркало у оцепеневших авто. Зато какими взглядами провожают нас рабы, прикованные к коробкам передач. Мы с другом самодовольно посмеиваемся.А девушки на тротуарах! Какая дикая радость в том, чтобы промчаться мимо развевающейся юбки, озаряя мир оранжевыми очками а-ля Боно. Нет, нет и нет! Я вам не метросексуал. Я – велосексуал. ┘Однако упоению приходит конец. Мой друг отправляется на холодный балкон.
Я знаю, есть отчаянные парни, которые упрямо колесят всю зиму. Но я уже немолодой господин, и заигрывать со снежной королевой не рискую. До апреля, дружище! Мы еще сверкнем спицами.
Ничто нас в жизни не может вышибить из седла.
