Борис Минаев
Раньше росли васильки – теперь таблички.
Фото Аси Друяновой
Все, кому я потом рассказывал о нашей поездке на Куликово поле, спрашивали в один голос: «Чего вас вообще туда понесло? Там же не было ничего!»
Несколько лет назад по СМИ прокатилась серия статей, в которых «неопровержимо» доказывалось, что никакого сражения (Мамаева побоища) на самом деле не было, все ложь и выдумки. Оружия, мол, не найдено, останков тоже┘ Да и вообще, как могли сражаться стратегические союзники – русские и татаро-монголы! То, что идею о «едином государстве» и о «придуманной» Куликовской битве отстаивают фанатичные поклонники фоменковской теории, никого не интересовало.
Интересовало всех другое – сама возможность исторической фальсификации. Возможность изменить параметры, перемешать карты, сложить всю картинку заново. Важна сама идея об относительности. Кого-то, например, сильно возбуждает мысль о том, что не было Холокоста (то есть газовых печей, какие-то они слишком маленькие, человек туда не залезет), других – что не было сталинского террора (одни коммунисты убивали других, вот и все дела), третьи считают, что античность придумали хитрые папские богословы┘
Между тем Куликовская битва – просто дата начала образования Русского государства. В истории практически всех европейских стран (и не только европейских) есть такие «куликовы поля». Но европейский или американский народ туда, на эти свои поля, все-таки ездит. Вспоминает далеких предков. А что же с нашим народом?
В пути мой товарищ спросил: знаю ли я, что нарисовано на гербе Кимовского района Тульской области (там находится город Епифань, где мы собирались жить)? Естественно, я не знал.
«А зря! – поднял палец товарищ. – Там нарисована конопля!»
Задумавшись об этом факте, я глубоко задремал и поднял голову уже где-то возле Епифани. Там нас ожидала «ярмарка донских городов».
Подвиг русского духа
Во время войны, в 41-м, во время отступления немцы взорвали большинство каменных купеческих домов в Епифани (город пострадал настолько, что его имя фигурирует даже в материалах Нюрнбергского трибунала, среди шести городов, наиболее разрушенных немцами). Не пощадили отступающие фашисты и деревянные дома.
– Значит, делали они просто, – рассказывал Сергей Васильевич, директор этнографического музея, – шли по улице, разбивали окно, разливали по полу там какой-то керосин, поджигали┘ И так через один дом. Ветер, все полыхает, пламя идет от дома к дому. Город горит как свечка. А вот моя теща догадалась, что сделать. Она велела сыну принести барду┘
– А что такое барда, Сергей Васильевич?
– Да это такая вот вещь, как бы вам сказать, когда самогон гонят, остается жидкость, как бы ненужная фракция┘ Сами никогда не гнали? Ну так вот, разлили они эту барду, и керосин, значит, немецкий, как бы сказать, разлился сверху, как по маслу┘ И огонь не занялся. Так вот дом и спасла моя теща.
Местное
Спиртосодержащая жидкость до сих пор кормит Епифань – с древнейших времен, когда здесь появился первый винокуренный заводик. Всего их тут было то ли семь, то ли девять, самый крупный возвышается при въезде в городок до сих пор. Это самое большое, не считая кафедрального собора на Красной площади, здание в Епифани. По собору, кстати, видно, что розлив спирта по ведрам, штофам и полуштофам кормил епифанцев неплохо: он огромен, а построили его купцы исключительно на свои деньги.
Меня вообще не покидало странное ощущение, что город этот – удивительно правильный. И что епифанцы, всегда разливавшие водку на продажу, сами не очень-то ее употребляют, предпочитая вещи повкуснее. Это ощущение изначальной, родовой правильности города ничего не разрушало – ни заброшенность зданий, ни то, что уездный центр давно переехал в соседний город Кимовск (когда-то бывший всего лишь железнодорожной станцией), а из всех важных «объектов» помимо музеев и храмов остались спиртзавод и кожевенное производство (которое, как шутят епифанцы, делает «шкурки для Чебурашек»), ни этот специфический аромат епифанский, приносимый ветерком в открытые окна то ли с болот, то ли из огородов, то ли с кожевенного завода┘
И уж совсем я проникся епифанской гордостью, когда узнал о судьбах некоторых жителей города – один командовал врангелевским флотом, вывозившим остатки Белой гвардии из Крыма, другой был шашечным чемпионом России по переписке. Шашки вообще до революции были главной епифанской страстью – кроме торговли, разумеется.
В связи с этими воспоминаниями обнаружил я и собственное, которое давно не давало покоя. Вспомнил я монумент погибшим героям, увиденный во Франции, в малюсеньком населенном пункте. Там на каменной плите высечены имена всех жителей этой деревни, кто погиб в ХХ веке в различных войнах – алжирской, марокканской, индокитайской, Первой и Второй мировой, всех войн насчитал я около семи. «Они погибли за Францию» – что-то в этом роде высечено на плите. И все. Выйдя из симпатичного купеческого музея, вспомнил я эту плиту. Вот музей есть, и сохранились имена хозяев дома (в дар государству когда-то передала-продала его их прямая наследница), их фотографии, даже аттестат зрелости одной из дочерей. Ну а все остальные-то где? Все, кто погиб за Россию? В Гражданской, Первой мировой, Финской? Кто сгинул в застенках и в ГУЛАГе? Если уж город такой правильный, что есть в нем и собор, и Красная площадь, и старая ярмарка, и Куликово поле рядом? Хотя бы здесь, в Епифани, захотелось мне увидеть имена ВСЕХ, кто погиб в ХХ веке на всех войнах, во времена всех терроров┘
Поле
Поле огромное, 50 квадратных километров. Необъятное. И красоты неописуемой.
– Нас часто спрашивают: если битва была такой кровопролитной, почему найдено так мало образцов древнего оружия? Найдено немало, наконечники копий и стрел, обломки находим до сих пор. Но любой меч или щит, кольчуга или топор были в те времена огромной ценностью, металл только научились производить, это стоило очень дорого, – рассказывает директор «природного и военно-исторического заповедника», бывший археолог Владимир Гриценко.
– Уносили, понятно. А останки?
– По религиозным традициям тех лет останки воинов тоже уносили с поля. Тем не менее главное захоронение русских воинов находится здесь, в Монастырщине.
– Ну а какие они были, воины-то?
– Вы знаете, распространенное мнение, что люди прошлого были значительно мельче нас, вообще-то не подтверждается. Находили мы останки русских воинов, которые были не только с меня ростом, но и значительно выше.
Гриценко напоминает картинку из учебника истории: высокий, статный, просто богатырь. Поговорив с ним и походив по музею, который отстроили в Монастырщине, я окончательно убедился в том, в чем и раньше не сильно сомневался: была битва. Точно была. Но дело даже не в битве, а в том, что было вокруг нее.
– Было ли нашествие и насколько тяжелы его последствия? – задает школьные вопросы Владимир Петрович. – До нашествия вокруг поля существовало около 300 исторических древних поселений. После – около 30.
Меня, правда, поразило другое: до нашествия русские люди (женщины) любили носить стеклянные бусы – не знаю, привозные или местные. После нашествия они из обихода исчезли.
«Зато появилось гораздо больше металла», – комментирует Владимир Петрович.
Это верно. Металла русские люди стали производить много. Стали оружие производить. У монголов научились военным премудростям. А стеклянные бусы для женщин делать разучились.
Василек русский
Гриценко повез нас смотреть ковыли. Ковыль – растение красивое, степное. Воспетое в русской поэзии. Но природа берет свое, и за последние десятилетия (столетия?) они из здешних мест исчезли, как и василек русский или тимофеевка степная. Кусочек Куликова поля, где всю эту красоту выращивают и воссоздают исторический ландшафт заново (например, дубовую рощу, где прятался засадный полк), стал агрономической площадкой, где просыпаются воспоминания: прежде всего о колхозе.
┘Пока женщины «валялись в ковылях» (растение мягкое, шелковистое, хотя впивается в тело десятками мелких колючек), я слушал в куликовском огороде, как шелестит степной ветер сухими коробочками – цветами неизвестного мне растения. Это потрясающий звук, которого я не слышал (разве что на пластинках с восточной музыкой). Я бы стоял долго. Очень долго.
Но пора было возвращаться домой.
