Людмила Сивакова
Смолянин всегда готов подбросить, даже на багажнике!
Бессонная ночь в поезде и день в беготне. Возможно, с сонных глаз, но Город с первых шагов, еще на вокзале, показался угнетенным и грустным. Смоленск, а не Киев (Булгаков бы простил мой плагиат). Я хотела написать о нем в стиле хвалебной оды, рассказать о его церквях, стыдливо розовеющих в лучах рассвета, о скором дне рождения (никак 1150 лет через два года!), о семи холмах, на которых построен чуть ли не каждый второй город Золотого кольца и о волшебном «гэ» в речи смолян, грозящем туристу уже в лице соседей по купе. Но Город не дал мне к этому повода. Я полетела фотографировать его лучшие места и людей, а нашла руины и политику.
Предчувствуя радость узнавания родных мест, тряслась я ночным поездом мимо пригородных станций, поголовно зеленых, будто горошины из одного стручка, мимо облупившихся заводов и заросших лопухом деревень. Вклеившись носом в окно, ждала длинного поворота путей и далеких огней, предвещавших появление захудалого родного поселочка или, если ехала до Города, серого рассвета и сонного шевеления вагона, который с опухшим лицом собирает вещи. Настоящий ритуал выработался: приехав, навещаешь родственников, вытрясаешь столичные новости, которые с таким трудом порой до них доходят, едешь в Город, чтоб встретиться с друзьями и заглянуть в любимый книжный, сидишь не патриотично в пиццерии, где варят по-итальянски ristretto кофе. Каждый раз по-детски радовалась и по-дурацки улыбалась прохожим, завидев даже знакомый мусорный контейнер у дома или сотрясаясь на ухабах в буханке-автобусе. Но сейчас вдруг не задалось.
Друзья показались мне чрезмерно серьезными и неприветливыми. Увидев причину этого в непредвиденном взрослении в двадцать лет, я кинулась за радостью к домам и улицам города, но и они были мне и объективу не рады. Город по линиям основных дорог немилосердно изрыли. Починка дорог – излюбленное у нас дело, особенно если ожидаются высокие гости, а Смоленск из-за трагического падения польского самолета стал местом грустно-туристическим. Не очень понятно, правда, зачем издирают дороги, ведь, приехав в новый город, человек скорее будет смотреть по сторонам. Стоило бы порадовать его глаз и покрасить ссохшиеся дома хотя бы на главной улице, которая горной дорогой подымается над Днепром вокруг Соборного холма. Но радуют почему-то не глаз, а другое место.
Крепостная стена, главная достопримечательность города, в лесах или уже отреставрирована, сделавшись похожей на кирпичную жилую двухэтажку. Взглянула на нее и почувствовала себя гостьей в своем же деревенском доме, где в мое отсутствие между бревенчатых стен впихнули пластиковые окна. Открытый больше зрению, чем нюху, но именно запах раскрошившегося кирпича и облезающей краски; неприличная дерзость березок, оккупировавших трещины и оконные проемы церквушек, – все это еще есть в Городе, знаменитом своим собором и старыми церквами, но это уходит. Вот что покоробило и расстроило, вот почему Город не встретил меня дружелюбной улыбкой. Смоленску наводят марафет, но совсем нет уверенности, что новая прическа и костюм ему пойдут. Оно, может, и ретроградно, но древний город всегда будет сердцем старше на сотни лет, чем впихнутый в него (в насмешку, на Колхозную площадь) всем известный ресторан быстрого питания. И эту суть всячески замазывают, не кощунство ли!
Плюнув на фотографии и решив, что во всем виновата унылая осень, назначила на следующий день, 4 ноября, встречу у кинотеатра с говорящим названием «Современник», не подумав или даже забыв, где в городе творится история. Лишь пришедши, осознала, что сегодня праздник. На площадке перед кинотеатром стояла молодежь с флагами и горожане, а на ступеньках перед ними выступала администрация и губернатор: «Поздравляем с Днем народного единства!» Я покачнулась на бордюре – пришла подруга и дернула меня за пальто. В последний раз бросила взгляд в сторону импровизированной сцены: бедной администрации было холодно, она ежилась в черных пальто и с надеждой поглядывала в сторону кафе. Год назад или чуть больше посадили мэра Смоленска, потом долго не могли выбрать нового, и теперь, к великому стыду, я не могла сообразить, есть ли новоиспеченный глава на ступеньках.
 Перед Успенским собором преклонялись даже пришельцы. Фото автора |
С управителями у города, так повелось, были проблемы всегда, слишком часто менялись: город-ключ, открывавший путь к Москве и царской, и имперской, и советской, захватывался несчетное количество раз поляками и литовцами, разорялся французами, не давался немцам. Сжалившись над городом из-за такой текучки кадров, провидение умилостивило души пришельцев. Наполеон хотел взорвать Успенский собор, да не удалось; армии Гитлера дан был приказ собор не трогать – по нему ориентировались самолеты, летевшие бомбить Москву, а командование приходило осмотреть богатый иконостас, от которого захватывает дух и поныне. Враги – восхищались и жалели. А сейчас?
В конце дня я устало поплелась к Днепру. Он совсем не так величественен, как воспетый Гоголем: его перелетит, если постарается, даже петух. Но все равно хорош, хоть сейчас над ним дым и копоть – строят набережную, которой здесь никогда не было. Он единственный мало изменится через два года, воду точно нельзя сделать современной. Будет таким же зеленым и мелким, но с громким именем, закручиваться у подножия Города и пускать блики солнца на стену розовой Свирской церкви, у стен которой я выросла. О, милая древность, как я хочу, чтобы в день 1150-летия ты выглядела на свой возраст┘
