Станислав Борисович
Зависли на Висле.
Сегодня поздно вечером в «Пивнице под баранами», что на центральной площади Кракова, состоялась маленькая потасовка между посетителями с использованием нецензурной лексики на разных языках. С одной стороны в этом инциденте принимали участие: бармен заведения и современный польский поэт Марек Вавжинский, девушка Кася с повадками проститутки, каковой, вероятно, и является (приняла участие лишь потому, что был задет ее бокал с вином), студентка факультета польской филологии Ягеллонского университета Кракова, поэтесса Иннеса и твой покорный слуга, современный прозаик, гражданин мира, кандидат меднаук Василий Нагибин.
Им противостояли: профессор факультета польской филологии Ягеллонского университета Кракова Андржей Березовский, доцент того же факультета Кржиштоф Малинский, человек из Чили, который раздавал религиозные листовки, популярный в Кракове джазовый саксофонист и трубач, лидер джазового коллектива «Краков'з стрит бэнд» Андржей, а также случайный посетитель, весьма похожий на бродягу.
Причиной конфликта явился вопрос о значимости рифмы в современной поэзии. В частности, первая сторона доказывала, что они важны и, более того, необходимы, а вторая утверждала, что современная поэзия в рифмах не нуждается и что они (рифмы) являются пройденным этапом и атавизмом. По окончании симпозиума девушке Касе купили целую бутылку.
Прочитав это письмо, я тут же купил билеты на «Полонез» и подал документы на визу.
Погуляв четыре часа по Варшаве, я сел на экспресс до Кракова. Если вы не боитесь преодолеть 270 км, три часа стоя в тамбуре, то билет обойдется в два раза дешевле. Когда кондуктор произнесет: «Тшытэрджешьчи пеньчь», не пугайтесь, просто он называет вам цену в злотых. По-польски – это всего лишь «45», а не колдовское проклятие.
Рядом со мной на корточках примостился длинноволосый польский юноша в футболке «Металлика» и всю дорогу читал внушительный иллюстрированный фолиант. На обложке красовалось заглавие «Сталин». Видимо, в польских школах хорошо прививают любовь к советской истории.
 Мариацкий костел – вестник времени. Фото автора |
Василий Нагибин уже полгода работал в Ягеллонском университете, занимаясь выяснением роли металлопротеиназы макрофагов и лимфоцитов при развитии аутоиммунных заболеваний. Только не в старом здании, которое помнило Николая Коперника, а в новом кампусе на южной окраине. Нашу встречу мы отмечали в пивнице «Ривана» неподалеку от университета, куда в перерывах и после работы любили заходить окрестные рабочие, сантехники, преподаватели, грузчики и полицейский-буддист Артур. Держала эту пивницу вдова бывшего футболиста, учительница младших классов, которой помогали две дочки. Мой ученый друг просиживал здесь все дождливые дни напролет, когда Висла – единственная крупная река в Европе, не зарегулированная дамбами, – вышла из берегов и его научная руководительница могла добраться на работу из другой части города разве что на вертолете. Войдя внутрь, надо молча поздороваться за руку с каждым присутствующим, взять у стойки кружку пива, сесть за столик и спокойно обсуждать перипетии спортивных состязаний, смотря по ТВ футбол, спидвей или легкую атлетику. Здесь не принято перекрикивать друг друга, а каждая компания достойных мужчин производит шума не больше, чем включенный вентилятор. На примере этих людей я бы учил трудных подростков поведению в приличном обществе. А когда мне пожал ладонь здоровенный парень в рабочем комбинезоне – строитель Мариуш, – я и сам почувствовал себя поистине уважаемым человеком.
В Кракове с давних пор существует знаменитое гетто со старинными синагогами, где Спилберг снимал «Список Шиндлера», в замке Вавель находится усыпальница польских королей и трагически погибшего президента, а Копец (курган) Косцюшко – высшая точка, откуда очень удобно обозревать все это даже без подзорной трубы. Правда, гора в Австралии имени этого революционера и борца за независимость Польши будет все же повыше. А еще в этом городе жил великий мыслитель-футуролог Станислав Лем. Однако, к моему удивлению, в Кракове не нашлось знаменитой краковской колбасы. Колбаса – всего лишь выдумка советского пищепрома. И никто больше не танцует краковяк на площадях под патефон. Зато в Старом городе есть множество оригинальных кафе «под чем-нибудь», где можно неспешно осмыслить все эти факты. Если на здании в виде барельефа изображены какие-нибудь ящеры, то бар будет называться «Под ящерами», если бараны – то «Под баранами», естественно, с очаровательным ударением на предпоследний слог, как и положено в польском языке. Однажды на закате мы присели «Под башней». В небе нависали серые тучи, а вокруг башни кружилась стая каркающего воронья. Я ощутил себя внутри фильма о Средневековье, мешали только зонтики с пивными брендами у крепостной стены.
 Пан Скшинецкий приглашает дерябнуть. |
Тем более странно было обнаружить заведение не «под чем-то», само по себе. В деревенской обстановке с раскиданными на соломе подковами, косами, седлами и еще какими-то «настоящими сельскими» атрибутами звучали красивые народные песни, а в специальном разделе меню было написано, будто гостям предлагается дичь, которую охотники только что принесли из леса. Для нас они подстрелили кабана, а шеф-повар украсил его печеным картофелем, розмарином и земляничным соусом. Когда мы дополнили кабана графином сливовицы, к ней подали два больших хлебных ломтя и огромный тесак на деревянной доске, которым следовало намазывать густой и жирный смалец. Поэтому, если вы мнительный любитель вегетарианской пищи и без таблицы калорийности продуктов не выходите из дома, польская кухня покажется смертельно опасной. Но если вам не чуждо умеренное эпикурейство – вы не пройдете мимо харчевни Chlopskie jadlo на улице Святого Яна, 3.
Польская сливовица в отличие от чешской имеет все 70 градусов, а не жалкие 40, поэтому молоденькие официантки поначалу могут трогательно испугаться и предупредить, что, оказывается, от нее можно опьянеть. Если в их присутствии вы произнесете шутовское «На здоровье!» и выпьете стопку залпом, не поморщившись, то приведете девушек в неописуемый восторг, и они попросят разрешения посмотреть, как вы справитесь со второй.
Но вернемся к нашим «Баранам». «Пивница под баранами» – культовое кабаре на Рыночной площади, 27, а прямо по соседству открыт бар с оригинальной музыкой и памятником актеру Петру Скшинецкому, который любил проводить здесь время после спектаклей. Памятник этот изображает маленького бородатого старичка в шляпе с литровой кружкой, сидящего за столиком у входа в кафе среди прочих посетителей. Бармен-поэт Марек наливает нам темный «Окочим», и мы подсаживаемся прямо к пану Скшинецкому. Если вы ежевечерне будете пропускать по кружке портера, то бармен Марек наверняка подарит вам книжку собственных стихов.
Ни о каких богемно-артистических драках за неделю моего пребывания в Кракове не могло идти и речи. Наоборот, мы только способствовали укреплению культурных связей между нашими странами, и пан Скшинецкий вполне может это подтвердить. Как-то раз, когда трубач с Мариацкого костела по давней традиции, которая восходит еще к временам нашествия татарских лучников, возвестил начало нового часа, к нам подсел интеллигентного вида поляк и испросил разрешения просто немного поговорить по-русски. По его словам, он очень любит нашу литературу и случайно услышал, как мы говорим о великих русских писателях. Действительно, мой друг очень громко упоминал Толстого и Достоевского по нескольку раз в минуту, пересказывая сюжет книги Пелевина, где они расчленяли зомби бензопилами.
Так что если польская молодежь будет читать нашу великую литературу, а не пугающие размерами и содержанием книги о Сталине и не будет поддаваться политической истерии, то все пойдет как надо. К нам это тоже относится.
