Яна Жиляева
Выставочное пространство Артипелага занимает 32 тысячи квадратных метров.
Фото с сайта www.artipelag.se
Бьорн бежит впереди, оставляя нашу женскую стайку далеко за спиной. Его спортивные ботинки с толстым протектором, похоже, способны одолеть все скаты, наклоны и подъемы. Чего не скажешь про мои угги на плоской подошве. Мы дружно карабкаемся от озера вверх по холму, покрытому гранитными булыжниками и льдом замерзших источников.
Взобравшись на очередную гранитную глыбу, мы оборачиваемся назад, на ледяное спокойствие вокруг: пэчворк льдинок у берега, ровная зеркальная гладь на середине озера, зеленые колючки сосен и маленькие дачные домики слева на дальнем берегу в желтых лучах зимнего утреннего света.
Бьорн и Лилемур Якобсен – известная в Швеции, да и не только в Швеции, семейная пара – они основатели компании Baby Bjorn. Свой бизнес Бьорн придумал, будучи стокгольмским студентом, который на каникулах в Америке подрабатывал, приглядывая за своей племянницей. Вместе со своей женой Лилемур, текстильным дизайнером, они разработали рюкзачки-кенгуру. Росла семья – у Бьорна и Лилемур четверо детей и секретно большое количество внуков, – менялись, усовершенствовались и их изобретения. Маленькая компания, основанная на 500 долл., стала большой и покорила мир. Но я не об этом: в 2000 году Бьорн и Лилемур выкупили часть полуострова Вэрмдё Стокгольмского архипелага в 19 км к востоку от центра города (1,5 часа на лодке от королевского дворца) и создали на площади, равной девяти футбольным полям, заповедник и музей современного искусства с превосходным рестораном. Построили дорогу из центра, мост, причал для городских речных трамвайчиков и частных лодок, проложили пешеходные дорожки. И открыли это пространство для всех. Так Бьорн и Лилемур Якобсен решили вопрос своих пенсионных накоплений и вклада в будущие поколения.
Новый музей и заповедник получил название Artipelag. Очевидная игра слов отсылает не только к искусству и месторасположению, но задает систему координат Бьорна и Лилемур. Три их любимых конька: шведская природа, искусство и хорошая кухня. Как только я пытаюсь завести речь про семейные ценности, про их высокие побудительные мотивы, они сразу же переадресовывают меня к Бу Нильсену, арт-директору музея. Бу доходчиво, терпеливо отвечает. Как меню в мишленовском ресторане, перечисляет проекты, которые успел осуществить в музее, сплошь пестрящие первыми именами современного искусства: Эдунд де Вааль, Гюнтер Ювер, Уильям Вегмен, Кристаин Марклей, Мамма Андерсен, Джон Кернер, Мона Хатум.
Пока Бу разглагольствует за чашкой кофе, Бьорн успевает принести кипу каталогов выставок и начинает показывать мне фотографии в своем айфоне. Сейчас в выставочном зале Артипелага идет «Монохромная симфония», посвященная столетию «Черного квадрата» Малевича, где в залах, разбитых по цветам, объединены работы от Лучо Фонтана до Йоджи Ямамото и молодой шведской скульпторши Кайсы фон Цайпель.
«Мы много путешествуем – тактично вступает Лилемур, в свои 80 лет активно работающая на посту арт-директора своей компании, – и конечно, смотрим много искусства. В детстве я училась в художественной школе, в университете изучала теорию цвета. Совсем маленькой я увидела работы Шагала. Люблю его манеру обращения с цветом и эту его убежденность в том, что возможно все! Люблю импрессионистов и старых мастеров, Рембрандта, Вермеера. Люблю Гогена, люблю Ван Гога. В мае прошлого года ездили в Нью-Йорк, были на открытии нового здания музея Whitney, а потом отправились в Амстердам и Роттердам».
«Когда ты смотришь на работы Гольбейна, Франса Халса, ты не можешь оторвать взгляд. 400–500 лет прошло! Эти полотна по-прежнему будоражат нас. А когда мне было 20 лет, умер мой отец, и наша домработница, чтобы прийти в себя, пошла в Стокгольмский музей современного искусства. Она вернулась в ярости. «Это отвратительно!» – говорила она. Но сегодня, спустя всего 60 лет, глядя на эти работы, я могу сказать только: как это консервативно! То, что было революционно смелым тогда, сейчас уже не производит впечатления. Почему такие разные сроки хранения у искусства? Вот об этом я думаю», – делится Бьорн.
Наше знакомство началось в 9 утра, когда Бьорн в большой кроличьей ушанке зашел за мной в отель, чтобы мы все вместе поехали в заповедник.
 |
| Бьорн и Лилемур Якобсен выкупили часть полуострова Вэрмдё и создали заповедник и музей современного искусства. Фото автора |
Припарковавшись у дальнего входа, где только лес, снег и дорожные знаки «Осторожно, олени!», Бьорн и Лилемур предложили пройтись. Чистый холодный воздух. Сосны. Веточки черники из-под снега. Ровная скрипящая деревянная дорожка. Солнце из-за туч. Ни души!
«В штаб-квартиру!» – скомандовал Бьорн. И мы, как три козы, поскакали по гранитным валунам. На мысу, у схода к воде, между двумя камнями перекинута деревянная балка. «Вот тут мы и сидели, когда встречались с архитекторами, планировали музей», – объясняет Лилемур. «Мы долго искали того, кто поймет нас, сделает именно то, что надо», – рассказывает Бьорн. «А как выбирали своего человека?» – «Вместе смотрели на закат, на скалы, на лес, на воду!» За время создания Artipelag сменилось семь архитекторов. Автором финального проекта с концепцией здания-гриба, который прячется в лесу, стал швед Юхан Нирен. Но он умер на стадии заливки фундамента. И тогда обязанности архитектора взяла на себя Лилемур.
«Свою самую большую битву Лилемур выиграла у кураторов! – с триумфом сообщает Бьорн. – Они все хотели, чтобы выставочное пространство было черное, без окон. А мы с Лилемур хотели, чтобы были большие окна, чтобы был естественный свет и белые стены!»
«У музея особые отношения с природой! – объясняет Бу Нильсен. – Мы так или иначе задействуем ландшафт. И, например, выставку световых инсталляций Гюнтера Юкера мы покажем этим летом еще раз, но уже не в пространстве выставочного зала, а на террасе музея. Мы наблюдаем, как менялось восприятие архипелага художниками за последние сто лет – от рафинированных пейзажей Августа Стриндберга до фотографий Уильяма Вегмена, чьи угольные рудники в Массачусетсе так похожи на наш балтийский ландшафт, и инсталляций Карушки Страйфферт».
Преодолев практически альпинистский подъем в гору, мы выходим к зданию музея, который сиротливо длинным одноэтажным фасадом выглядывает из-за сосен. Это очень обманчивое впечатление! Масштабы строения сравнимы с самыми крупными государственными стогкольмскими музеями: выставочное пространство в 32 тыс. кв. м, огромный ресторан с камином и летней террасой, куда на воскресные бранчи приезжает королевская семья, и концертная площадка в 13 тыс. кв. м с такой акустикой, что можно давать оперы, как утверждает Бьорн.
Но прежде всего Бьорн ведет меня на нижний этаж, в туалет, в пеленальную комнату. Столик для младенца с прочными спинками оснащен раковиной. «Самый дорогой пеленальный столик в мире!» – заявляет Бьорн.
Собственно, туалетная комната напоминает дворец. В центре – гранитный монолит гигантского рукомойника. Сланцевые полы, стены и двери из натурального дерева.
«Когда мы обсуждали внутреннее пространство, я сказал: нам нужны такие туалеты, чтобы люди, вернувшись в Стокгольм, говорили следующее: «Отличная кухня, хорошая выставка, прекрасная природа, но ты не видел, какие там туалеты!!!»
Лилемур уже ждет нас в ресторане на ланч. Советует попробовать жареного омуля с брусничным вареньем. Глядя на сосны за окном, она говорит: «Мы ловим здесь рыбу, плаваем на лодке, катаемся на коньках. Мы приезжаем и в дождь, и в снег, и когда солнце. Я вот, например, не могу сказать, какое время годя я люблю больше всего. Мне здесь всегда нравится».
«Знаете, – замечает Бьорн за кофе, который он наливает нам сам в складные чашки его фирменного дизайна, – в юности я собирался стать дипломатом. И вот сейчас построил пространство, где можно прекрасно проводить встречи на высшем уровне. Но вот политики мне теперь совсем не интересны».
