Артем Комов
Кому-то быть задержанным, а позже оказаться в КПЗ – ужас ужасный, а кому-то – очередной зачет в соревновании непонятно с кем. Фото Reuters
…Бодрым воскресным утром мы шагали с Пашенькой по Большому Москворецкому мосту в сторону Кремля. Было это года четыре назад, летом. Мы нарочно вышли из метро не с той стороны, чтобы пройтись и посмотреть на город. Пашенька удерживал под мышкой огромный сверток с иконой, и ему было очень весело. Все складывалось неплохо. Погода обещала быть отличной.
Примерно там, где спустя три года застрелят Немцова, мы тормознули перекурить. Пока он искал по карманам зажигалку, я взял подержать сверток с доской. Она оказалась увесистой. Настоящая, XIX века, икона тянула килограммов на пять. Пашенька мотался за ней в Тверскую область к родственникам. Те согласились со скрипом, пригрозив, что за реликвию ответит головой. Сами все запаковали.
По сценарию нам предстояло совершить нечто вроде крестного хода по Лубянке. Без лозунгов и плакатов, но типа с подтекстом. Часам к девяти должны были подъехать фотографы и какой-то знакомый, отец Сергий из Подмосковья. Батюшка обещал освятить икону и помолиться, а фотографы – это сфотографировать. Мне показалось, Пашенька даже готовился к интервью. Стрижка, новые ботинки, майка «под косоворотку» – все было продумано и исполнено с подчеркнутой небрежностью.
Тогда, в 2012 году, по следам эпатажа Pussy Riot и до выхода к широкой публике товарища Энтео, когда молебны за мир во всем мире и демократию еще не стали дурным тоном, любая акция выглядела прикольной. И чем абстрактнее, тем лучше. Белоленточники только нащупывали свой стиль. Карнавальность действа снискала расположение самой разной публики. Кому-то нравилась массовость, кому-то – непосредственность демонстрантов и прикольные лозунги. В любом случае за всем этим было любопытно наблюдать.
Наверное, быть диссидентом в нашей стране – сродни профессии. И, помимо нравственных усилий, это требует таланта быть маргиналом. Свои маленькие трагедии здесь должны быть у каждого. И мало этого, нужно обязательно быть чуточку обиженным, особенно (и в первую очередь) – органами охраны правопорядка.
Думаю, именно это привлекло Пашеньку. Точно не политика. И точно не диссидентство, для этого он был слишком благополучным. Ему не шел образ бунтаря. И он совершенно не разбирался ни в экономике, ни в правозащитной деятельности, ни в протестном акционизме. Он даже ни разу не был в КПЗ!
– А в прошлый раз нас в автозак затащили. Хотите, снимки покажу? – почти набросилась на меня у станции метро «Театральная» Пашенькина знакомая. На вид ей было под 40 и звали ее Катерина Ивановна («можно просто Катя»). Она на ходу добавила меня в друзья «ВКонтакте» и заставила пролистать свою ленту. Там было очень много перепостов, стильных сумок и фотографий. На одной из них ее беззлобно волокли трое омоновцев.
– Практически на руках несут, – заметил я.
– Ну сегодня так не будет, конечно, – как будто извинился Пашенька.
Я сделал вид, что закуриваю, и мысленно перекрестился.
– А будет этот фотограф, как его… Сережа? – спросила Катерина Ивановна. – Он очень хорошо снимает.
– Пресса будет, – ответил я. – Я сам почти пресса.
– Пишете? – оживилась она.
– Блогер, – говорю. – Иногда снимаю, иногда пишу. Как пойдет.
Паша явно напрягся, но промолчал. Мне показалось, что он уже прилично натаскался с этой иконой за утро. Судя по всему, ему пришлось встать часа в четыре. Если вообще ложился.
Усилия, терпение и еще раз усилия. Именно это требуется от диссидента и гражданского активиста. Кажется, мой приятель начал понимать это только сегодня утром. В тот момент, когда трясся с тяжкой ношей из мыслей в электричке из Зеленограда.
Немного припоздав, мы вышли к точке рандеву, где, насколько я понял, никого из наших еще не было. Да и неудивительно: воскресенье, 09.20 утра!
– Пойдем в «Шоколадницу»? – предложила Катерина Ивановна.
– Я пока пойду позвонить, – сказал Паша.
Он отшагал в сторону, а мы присели на веранде.
– Ты знаешь, что там? – спросила она меня, лопнув пупырышек на обертке.
– Кажется, Казанская Божья Матерь. Народная заступница. На ней младенец расположен не с той стороны, где положено. А может, и с той. Не помню.
– Ты верующий?
– Вроде да.
Катерина Ивановна явно имела мнение на этот счет, но на веранду взошел Пашенька.
– Отец Сергий не смог приехать, у него служба, – упаднически изрек он.
В целом мне это показалось разумным: воскресенье, конечно же, батюшка служит… А Катерина Ивановна как будто и вовсе не отреагировала.
– Главное, избегать провокации, – задумчиво сказала она.
Я испугался, что она все еще хочет продолжить разговор про бога, потому целиком обернулся к Пашеньке.
– А ребята?
– Ваня проспал, остальные не отвечают, – сказал он.
– Кинь сообщение, – говорю. – Может, ответят. Ты какой кофе будешь?
Паша присел и заказал латте.
Время шло. Кажется, присоединяться к нам больше никто не собирался. Катерина Ивановна что-то рассказывала. Скандальной акции с иконой, песнопением и фотографами так и не случилось. Несостоявшийся герой все больше нервничал и в итоге убежал, не допив кофе и забыв про драгоценную доску. Если про нее забудет и Катерина Ивановна, то Пашеньке точно не жить, родственники сгнобят же, закралась в до сих пор не разбуженную голову ленивая мысль. Но окликать бедолагу, обещавшего: «Сегодня будет нечто!» и так опростоволосившегося, не хотелось. Мне казалось, что я понимаю, в каких он сейчас раздраенных чувствах. Непреодолимо захотелось спать. Слава богу, что без машины, подумал я. Сейчас бы влетел в столб еще. В метро хоть поспать можно…
Совсем недавно друзья друзей рассказали, что Пашенька освободился. И, стыдно признаться, я только с третьего раза вспомнил инфантильного чудика с филфака. Как выяснилось, этот дурень пытался не то поджечь, не то взорвать офис штаба «Единой России». В самом центре города N. Безо всякой на то, как казалось, причины. Будучи абсолютно трезвым. И даже вполне вменяемым, несмотря на советы адвокатов.
Родители собрали деньги на защиту, но все равно ему пришлось отсидеть больше года. По уликам он просел полностью: от отпечатков до свидетелей. Это не было акцией или пикетом. Этого не было в СМИ. Единственные камеры, которые его снимали, – камеры видеонаблюдения. Мне кажется, это очень сильно и эпатажно. И в этом, наверное, есть что-то русское. Бессмысленное, отчаянное и необъяснимое.
P.S. Персонажи в данном материале – образ собирательный. Но только отчасти.
