Игорь Гамаюнов
Паучья работа.
У каждого, я думаю, есть такая точка на карте нашей Вселенной. Там цветут и осыпаются маки. Потрескивают ветки яблонь, отягощенные антоновкой. Курчавятся облака над речной поймой. Синеет у горизонта лес. Весной я торопил дни, чтобы оказаться в таком сказочном уголке на берегу лукаво петляющей Клязьмы, а вот уж и осень катит на нас свое разноцветное колесо, оставляя позади летние радости и огорчения. И первая запись в июньском моем дневнике кажется мне сейчас приветом из далекого прошлого. Вот она:
«…Владимирская обл., деревня Погост (169 км от Москвы), июнь 2016 года.
Здравствуй, речка, подруга дней моих июньских, опять ты сыплешь золотой рябью, подмывая берега, меняя их очертания. Опять ты другая – и все та же. Какие видения нашлешь ты мне на этот раз? Какие истории нашепчут твои ивовые заросли? Чем заманят жить дальше?»
…Всякий раз, оказавшись с удочками на ее холмистом берегу, я вспоминаю легенды о битве Евпатия Коловрата с татаро-монгольскими полчищами (вон тот луг, до сих пор его здесь зовут Ханским полем), о князе Владимире, который со своей дружиной сплавлялся на стругах по Клязьме (она тогда была судоходной!) и надумал было основать столицу на одном из холмов, но потом присмотрел другое место – там сейчас стоит город его имени. А здесь, на темени холма, по его решению появилась крепость Осовец – от нее сохранился вал правильной формы, и до сих пор дожди вымывают из склонов проржавевшие мечи и стрелы.
Идти от моего дома до этих склонов, поросших вековыми дубами, минут пять. Я спускаюсь по вьющейся вниз тропинке к реке – ее излучина манит своим сверканием, обещая неизбежный окуневый клев и непременную встречу с цаплей в камышах. Это встречи ожидаемые, но бывают и неожиданные.
Как-то, приехав из Москвы, поздоровавшись со старой яблоней, с зеркально светящимся в конце усадьбы озерцом, окольцованном камышовой порослью, бродил я вокруг своего дома и в первых же сумерках увидел еще одного обитателя нашего жилища – ежа, живущего под крыльцом. Не обращая на меня внимания, он деловито пересек двор и утонул в зарослях нескошенной травы. Что он там высматривал? Чем любовался? Да тем, чем и я, наверное, – звездами, мерцающими над коньком нашей крыши в ковше Большой Медведицы.
Я шел следом за ежом и слегка остолбенел перед засверкавшей вдруг в луче моего фонарика гигантской паутиной – она была в рост человека и перегораживала двор от старой яблони к грушевому дереву упругим полотном, напоминающим рыбацкую сеть. В ее центре сидел похожий на грецкий орех творец этого роскошного архитектурного произведения, и я, зная, что мне не поверят на слово, сбегал за своим Canon, прицелившись, сделал несколько снимков. Утром паучью сеть сорвал ветер, и я попытался снять маки, посаженные дочерью на грядке под молодой яблоней, но моему аппарату не под силу было передать нежнейший лиловый трепет их лепестков. Вскоре они стали осыпаться, оставляя неувядаемую по себе память.
А деревня наша жила своей привычной жизнью. По единственной ее улице носились на велосипедах мальчишки. И каждый погожий вечер у гостеприимного дома Жиряковых за врытым в землю столом шли деревенские посиделки. Здесь можно было узнать, кто перебрался на житье в ближайший город, что означала недавняя перепись деревенского населения («Не иначе как налоги хотят поднять»), надолго ли на этот раз задержат зарплату на здешнем животноводческом комплексе.
Были и две сенсационные новости. Одна о том, что у Масловых во время ремонта старого колодца, расположенного у самого крыльца, забил ключ чистейшей питьевой воды – подарок судьбы. А вторая – сказочная: у Маликовых, обремененных большим хозяйством (сад, огород, теплицы, коза, куры), кто-то стал воровать цыплят. Гадали недолго: соседи увидели, как улицу (средь бела дня!) пересекает от усадьбы Маликовых к оврагу наглая лиса с цыпленком в пасти.
То, о чем шумели все лето новостные телепередачи – теракт во Франции, Олимпиада в Рио-де-Жанейро, лесные пожары в Сибири, – на посиделках за этим столом не обсуждалось. И поэтому иногда казалось, что живу я на острове, теряющем связь с материком. Впечатление было обманчивым. Стоило мне встретить на нашей улице Владимира Зайцева, заядлого деревенского рыбака, и ситуация предстала иной.
– Николаич, – схватил он меня за отворот куртки, – ты знаешь, что с нашей речкой творят? Под Ногинском предприятия стали сливать ядовитые отходы! Еще немного, и рыба вверх брюхом поплывет… Как уже однажды было…
 |
| Стойкие маки. Фото автора |
Прости меня, речка, за мое прекраснодушие, я видел издалека твои зеркальные воды, а подойдя ближе, убедился, что вблизи они мутны, что плохи твои дела...
А ведь однажды было… В 70-х летом я приехал сюда в отпуск с удочками. Мы жили тогда в отсутствие своего жилья у родственников жены, и, когда я ставил в угол свои слегка загремевшие бамбуковые снасти, дядя Витя, хозяин дома, покачал седеющей головой:
– Напрасно ты с удочками…
– А невода у меня нет, – попытался я отшутиться. – Да и рыбинспекция не позволит.
– Они бы рады не позволить, только живой рыбы в реке нет. Всю отходами потравили.
Я пошел к реке – посмотреть. Зрелище жутковатое. Река от берега до берега была усеяна рыбьими тушками со вздувшимся брюхом. Ни в новостных передачах, ни в газетных публикациях об этой клязьминской катастрофе не было ни слова – считалось непатриотичным в условиях холодной войны с Америкой писать о наших хозяйственных неприятностях.
На этот раз до такого рыбьего смертоубийства дело пока не дошло, и про ногинских горе-хозяйственниках (и не только о них) уже успели рассказать по ТВ, но станет ли вода в Клязьме от этого чище, не знаю.
Прости меня, речка!
Мнимо-островная жизнь наша была полна и другими тревогами. Несколько раз в неделю приезжала автолавка – фургончик белого цвета. Он созывал всех страждущих длинным квакающим сигналом. Выстраивалась очередь. Здесь отоваривались не только свежими продуктами, но и – новостями. Меня спрашивали: «Как там ваша внучка?» Это была главная тревога нашего лета – внучка, окончив одиннадцатилетку, поступала в вуз. Вот запись из дневника.
«Деревня Погост. Август, 2016 года.
…Внучка росла на этой деревенской улице, гоняла из конца в конец на велосипеде, бултыхалась с подружками в речке, плавать научилась здесь же, и упорство свое вырастила здесь. И вот сейчас мы считаем набранные ею баллы. А мобильная связь тут прерывисто-пунктирная (легче позвонить в Нью-Йорк, чем в Москву), и выход в Интернет то есть, то нет. И однажды я услышал в трубке ее ломкий голос и понял, что она одолела намеченную ею вершину – поступила в вуз с громкой историей, в вуз, о котором давно мечтала».
А ведь это были и наши экзамены, подумал я про себя и про свою родню, все лето считавшую внучкины баллы на школьных и вузовских экзаменах. А еще подумал, что в них участвовала и наша речка, без которой я не могу представить нашу жизнь... И – множество других в нашем отечестве речек, которые предстоит сберечь.
…И с этим ощущением я вернулся в московскую жизнь, увезя с собой блеск речной излучины.
Спасибо тебе, речка!
