Ирина Оснач
В ее годы отдохнуть бы уже пора, но разве отдохнешь? Крутиться надо, иначе пропадешь. Фото Александра Артеменкова/PhotoXPress.ru
– Не одиннадцать тысяч, – Антонина Петровна, или как все ее зовут, баба Тоня, обязательно уточнит, когда заходит разговор, кто какую пенсию получает. – Одиннадцать тысяч четыреста тридцать рублей. Было одиннадцать тридцать, в начале года пенсию проиндексировали, четыреста рублей добавили, и еще на День Победы дали по пятьсот рублей, а к Новому году обещали пять тысяч дать. Выдюжим…
«Добавили», «дали», «обещали» – звучит так, будто в небесной канцелярии решают, кому, за что и какую пенсию выдавать.
Решат они надбавку дать – хорошо.
Заморозят или, не дай бог, сократят пенсию – придется терпеть и выдюживать.
Тем более что к этому не привыкать ни Антонине Петровне, ни ее ровесницам-подругам, ни другим пенсионерам Волоколамска – небольшого города почти на границе Московской области.
С бабой Тоней мы познакомились благодаря… редиске. На местном рынке у нее самая ранняя редиска. Как не купить пучок-другой у словоохотливой бабушки?
– Еще снег на грядках, а я их золой посыпаю, так снег тает быстрее. А потом грядки пленкой закрываю, земля греется на весеннем солнышке. Потом надо перекопать грядки, и земля, гляди, – вспушённая, теплая и улыбается. Затем семена сею, у меня от мамы осталась дощечка со шпеньками, будто у деревянных грабель зубцы, прижмешь ее к земле, и лунки получаются ровнехонькие, кругленькие, какие редиске нужны.
А когда редиска вырастет, в пучки ее, нитками обмотать – на рынок. Первая редиска идет дорого, поэтому важно поспеть к открытию дачного сезона, москвичи охотно такую редиску покупают.
Сидит баба Тоня на рынке в белом платочке, на пучки редиски водой брызгает, чтобы свежая была да аппетитная. За такую редиску хорошие деньги дают.
Пенсия-то у бабы Тони, как она считает, неплохая, но за воду надо заплатить, за свет, за дрова…
– Надо две подводы дров заказать, в прошлом году одна подвода стоила шесть тысяч, сейчас и того дороже… А дрова потом еще поколоть надо да сложить.
А на деньги с редиски, зеленого лука и прочей зелени гостинчики родным можно купить.
Потом поспевают зеленый лук и овощи, а осенью баба Тоня продает яблоки – крепкие, румяные, как на подбор.
Зимой она тоже на рынке, с соленьями-вареньями.
У бабы Тони по меркам Волоколамска жизнь сложилась вполне нормально.
Отец вернулся с фронта в 44-м, но через несколько лет умер от ран, полученных на войне.
У матери остались двое старших детей-подростков и маленькая Тоня, которая родилась в послевоенное время.
– Мать всех нас подняла, трудно было, но подняла. И так хотелось сладкого – дети ведь. И мама делала из муки, крапивы и сиропа такие круглые конфетки. Сиропа и муки было очень мало, сахар и мука по талонам были. Она эти конфетки лепила, а потом сушила. Они не высыхали, не успевали высыхать, мы их съедали. Они совсем не были сладкими, но я убеждала себя, что это очень вкусные конфеты… Я помогала их маме лепить – вот так, в ладошках, переворачивая руки, – баба Тоня показывает, как надо лепить, и смеется.
А потом Тоне пришлось поднимать уже своих детей – сына и дочь.
 |
| За подводу дров нужно заплатить немалые деньги, а потом привезенное самой нарубить да в поленницу сложить. Фото Интерпресс/PhotoXPress.ru |
Все было неплохо, пока муж работал в колхозе. Даже деньги откладывали на сберкнижку. А потом грянула павловская реформа.
Муж бабы Тони все никак понять не мог: как так, были деньги и вдруг бумажками стали?
Дальше и вовсе непонятное произошло. Колхоз закрыли, всех колхозников на собрание позвали и деньги стали предлагать. Неплохие деньги. В обмен на колхозный пай.
Те, кто сразу согласился и взял деньги, вроде как на коне были – мебель себе покупали, холодильники, телевизоры.
Те, кто думал, не торопился пай продавать и возмущался: как же так, народное ведь, общее, и земля, и сельхозтехника, – и вовсе ничего не получили. Им сказали, что деньги закончились, а какой-то контрольный пакет, что оборотистым покупателям нужен был, уже есть, больше им паев и не надо, хватает, чтобы все колхозное к своим рукам прибрать.
Но в проигрыше оказались и те, кто быстрый был, и те, кто в затылке чесал: колхоза больше нет, фермы стоят заброшенные, деньги давно потрачены, а почти всю землю дачники купили.
Муж бабы Тони переживал все это сильно, пытался судиться, да без толку, он обиделся на власть, стал выпивать и вскоре умер.
А бабе Тоне – переживай не переживай – жить надо. О детях и о внуках думать.
Про сына своего баба Тоня говорит неохотно – он пьет.
– Так и не приткнулся ни к чему. Да и куда было? Фабрика у нас была, закрылась, он там работал, а потом грузчиком в магазин пошел и стал пить… Но когда придет, денег слезно попросит – разве откажешь?
У дочки семейная жизнь не задалась, одна с тремя детьми, которых она, как и ее бабка, и мать – поднимает.
Внучка в Москву на электричке ездит, работает кассиром в огромном супермаркете. Снимает с подружкой угол, на выходные домой приезжает – отсыпаться. Баба Тоня норовит ей, как в гости приходит, рублей пятьсот дать или даже тысячу, чтобы себе что-то купила, зарплата-то небольшая.
Внука из армии ждут, кум обещал его устроить на местный завод, где губки для мытья посуды штампуют. Устроить – потому что рабочих там мало требуется, все роботы делают. Баба Тоня – пенсионерка продвинутая, про роботов знает.
А младшего внука поднимать и поднимать, он еще учится, в августе нужно было помочь его в школу собрать, вся пенсия на это и ушла.
Похоже, эти понятия – «выдюжить», «не привыкать» и «поднять» – чуть ли не главные в жизни бабы Тони.
Но баба Тоня – оптимистка. Да еще и боевая: сначала ей начислили совсем небольшую пенсию, а потом люди посоветовали: похлопочи, сходи в поликлинику, справку возьми, а потом с этой справкой в собес сходи, попроси добавку по состоянию здоровья. Не скоро, но добилась своего. Пенсия у нее теперь даже больше, чем у ее подружек-пенсионерок.
На вопрос, как живется ей на пенсии, баба Тоня говорит, что ничего, нормально, выжить можно. Не жить – выжить.
Городских пенсионеров баба Тоня жалеет: без земли трудно. Земля – подспорье, земля – кормилица.
Бабе Тоне, как она считает, повезло – у нее дом, участок. Правда, дом пора уже латать и на земле работать руки болят.
Отдохнуть бы пора. Но разве отдохнешь?
Для всей своей родни кормилица – она, терпеливая баба Тоня. (И не только для родни – дачники ее редиску-зелень-овощи и прочие вкусности с огорода да из леса покупают охотно – тоже, значит, кормятся.)
Терпеливая, готовая мириться с трудностями, живущая надеждой – и не такое пережили, авось выправится и все будет хорошо. Как падчерица из сказки «Морозко», которая у злой мачехи и скотину поила-кормила, дрова и воду в избу носила, печь топила и избу мела – еще до свету. Ее Мороз морозит, спрашивает: «Тепло ли тебе, девица?» – А сам еще пуще холод нагоняет.
«Тепло, батюшка!» – хотя еле дух переводит.
И терпит, терпит, пока не взмолится, не попросит пощады, а Мороз не сжалится и не наградит ее. Но это уже сказка.
