Первое непоротое поколение

Новое, юное поколение на фоне местных старожилов – немного инопланетяне. Фото PhotoXPress.ru

У страны появились новые герои. Подростки. Случилась такая неожиданность: в последнее воскресенье марта на митинги против коррупции вышли школьники и студенты.

Более взрослое население России, конечно, сильно удивилось. Кто они такие? – задались вопросом многие. Откуда вообще взялись среди нас? Не было еще такого, чтобы столь юные здесь задавали политический тон.

Они отнюдь не составляли на митингах большинство. Но явно выделялись. Чем-то эдаким, какой-то иной энергетикой. А что если это особенное поколение, которого до сих пор у нас еще не было и никто которого и не ждал?

Их инаковость ощущается прежде всего на чувственном, телесном уровне. Тело, как известно, помнит все. В нем записан любой наш опыт, осознаваемый и нет. Все наши взлеты и падения, триумфы и унижения, радость и боль, индивидуальность и традиции. Мудрость тоже теплится в теле, в самом его центре, в сокровенном месте. И глупость где-то там тоже, внутри, куда без нее. И так многое читается по изгибу шеи, наклону головы, прямоте спины, походке, мышечным зажимам, подрагиваниям, неловкостям… Эта информация, которую мы передаем другому о себе на невербальном уровне. Благодаря телесному языку, например, наших соотечественников всегда узнают за границей, а мы здесь, у себя, безошибочно вычисляем иностранцев.

На телесном уровне новое, юное поколение для нас, местных старожилов, – немного инопланетяне. Они по-особенному двигаются, не так, как мы. У них иная, чем у нас, память тела. Если посмотреть видео с тех же акций, они естественно держатся, как-то просто реагируют на полицейских и даже весело заходят в автозаки. Они не втягивают голову в плечи, не сжимают губы, не опускают глаза и легко смеются. Нет в них нашего «взрослого» напряга, привычной российской зажатости, неловкой скованности.

У них и лозунги другие – не из роли жертвы, не «долой» или «подайте», а с позиции равного, с простыми и ясными требованиями. Коррупция крадет наше будущее. Верните нам нашу страну. Без оскорблений и обесценивания. Как есть.

И все у них как-то легко, без привычной ненависти, без страха, и прежде всего смешно. Желтые резиновые уточки или кроссовки в руках, лица, намазанные зеленкой, или два зеленых пальца в виде буквы V (скорее виктория, чем вендетта) – символами той акции стали совсем другие метафоры, чем обычно. (Они, кстати, гордятся тем, что создали в России культуру мемов.)

Да они не митингуют, они играют. «Серьезность стремится исключить игру, игра же с легкостью включает в себя серьезное», – писал мастер игры Йохан Хейзинга.

В общем, они и серьезные, и прикольные одновременно, эти новые герои наших улиц. Два парня на верхушке фонарного столба. «Денег у нас нет, но мы держимся», – сообщили они полицейским. Молодой человек на велосипеде с той же уточкой и табличкой «Продай дачи, построй дороги». Или пятиклассник, огласивший в Томске политическую программу…

Фото парней на верхушке фонарного столба стало одним из наиболее ярких образов акции протеста 26 марта. Фото Reuters

Социологи теперь рассказывают, что этот митинг – не случайность, а часть тенденции. Мол, они, нынешние юные, вообще такие, а не только 26 марта, какими их вдруг увидели остальные. Среди нынешних школьников и студентов популярны волонтерство, разнообразные социальные программы, школьные и университетские инициативы, сбор мусора, помощь животным… И при опросах они говорят прежде всего о ценностях – о справедливости, о совести. Такие они странные.

Подростковый возраст, конечно, вообще такой, веселый и геройский. И 100 лет назад таким был тоже. Это время, когда хочется спрятаться в трюме корабля и отправиться в далекое плавание. Когда ценности и смысл жизни выходят на первый план. Кто я и зачем здесь? Когда мечтаешь о приключениях. О победе над драконом в родной деревне. (Иван-царевич ведь тоже подросток.) И когда готов отчаянно бороться за возможность быть таким, какой есть. И за право жить достойно.

Но в отличие от многих предыдущих поколений подростков России эти не стали уходить в субкультуры, в музыку, в трипы, в бунт, в пофигизм, в цинизм, воевать с «предками» и пускаться в прочие тинейджерские тяжкие. Их почему-то интересуют ценности. В интервью они говорят, что не хотят, чтобы им потом было стыдно перед собственными детьми. Им важно следовать своему призванию и не предавать себя. Им нужно под собою чуять страну. В отличие от многих поколений предшественников эти почему-то не расщепились, не ушли ни в андеграунд, ни во внутреннюю эмиграцию, ни в лишенный рефлексии конформизм, а остались здесь, среди всех, на виду и сохранили цельность. Вот и транслируют теперь иной телесный язык.

Как у них это получилось? Теперь говорят, что они выросли при Путине. Или выросли при Интернете. Но прежде всего они выросли при своих родителях.

Ведь к рубежу тысячелетий в нашей стране появились совсем другие семьи. Где родители приняли иную ответственность и другие ценности, чем это было раньше. Что бы ни говорили о 90-х, это было время духовного возрождения и психологического отрезвления. И люди все больше осознавали, что ребенка нужно прежде всего принимать со всеми его тараканами, стараться понять и отзываться на его чувства и потребности. Это были мамы (и папы), которые стали читать умные книги и статьи о гуманистическом воспитании (прежде такие и не издавались). Они старались уважать своих детей даже в те моменты, когда не получалось их любить. И стремились избегать унижения. Это родители, у которых оказалось меньше страха и больше свободы. Потому что они, пожалуй, первые получили индульгенцию от государства и смогли растить своих малышей тогда, в нулевые, не так, как нужно, как требует партия или детский сад, а так, как чувствуют и хотят они сами.

И когда их дети попали в систему с ее старыми скрипучими правилами, со всеми ее притопами и прихлопами, двойными стандартами, цинизмом и ЕГЭ, они выдержали и не потерялись.

Теперь более взрослое население страны их активно обсуждает. Говорят, что нынешние школьники и студенты – первое непоротое поколение. И в этой интерпретации сквозит скрытая угроза: ничего, мол, им еще покажут кузькину мать, крылья им, как нам, еще пообломают. Их тут и там теперь уничижительно называют школотой. А их участие в митинге – подростковым бунтом. О них говорят как о несмышленых, как о жертвах, как об объектах взрослых манипуляций. И в самых разных мнениях тут и там сквозит обесценивание и презрение. И, может быть, зависть. О них теперь рассуждают точно так же, как в школьной учительской нередко перемывают косточки слишком ретивым ученикам. Что бы еще такое запретить, чтобы они одумались? Может, школьных психологов? Может, борьбу с коррупцией?

Такой привычный желчный взрослый российский дискурс. В котором нет ничего нового. Но это старое ворчание, как весенний снег, ложится на иную реальность. В России, как ни странно, выросли люди, которые хотят, чтоб с ними считались. И, главное, которые научились не бояться хотеть.