Психология селфи: что нас смущает

Приходится выбирать – или жить, или рассказывать.

Почему, оказываясь невольными свидетелями селфи-фотографирования, мы ловим себя на чувстве неловкости? Почему нам неприятно застать человека, позирующего перед собственным объективом? Неужели нас так волнует этот очередной нарцисс в приступе самолюбования и мы интуитивно отстраняемся от него, как бы делая вид, что нам все это чуждо? Нет, суть вовсе не в том, что мы ханжи. Суть в том, что мы стали очевидцами личного (интимного) действия, мы увидели то, чего видеть были не должны. Это – как открыть кем-то незапертую дверь туалета, или заметить смешной киноляп в патетической сцене экзистенциальной драмы, или подглядеть репетицию спектакля…

Луис Бунюэль в фильме «Призрак Свободы» (1974) представил мир перевернутым, поменяв местами частную и публичную сферу жизни. Свой очередной «званый ужин» друзья проводят, манерно сидя на унитазах, а чтобы поесть как приличные люди, запираются в маленькой комнате личного пользования.

За этим сюрреалистическим гротеском проглядывается вполне реалистичная идея: разница между частным и публичным состоит не в том, что именно мы делаем, а в том, где мы это делаем. То, что скрывается от посторонних глаз, это подготовка того, что выставляется на всеобщее обозрение. И здесь возникает вопрос: что же постоянно побуждает нас «работать на публику»? Пожалуй, это наша жизненная потребность в повествовании, в ощущении беспрерывного нарратива (рассказа).

Как сказал Марк Аврелий, жизнь человека – пепел, зола и еще рассказ. В сущности все, что остается от нас после нас, – это рассказ, потому что пепел и зола молчат. Мы все так или иначе являемся авторами своих историй, которые нам необходимо одновременно и проживать, и рассказывать. Себя и окружающих мы воспринимаем как действующих лиц своего повествования в соответствии с образом мыслей и поведения. Целостность нашей жизни сообразна целостности нашего нарратива, который мы стремимся сделать доступным для прочтения и актуальным в кругу других таких же рассказчиков. Так или иначе в ходе своего повествования мы постоянно формируем свой образ. В этом контексте каждый селфи-снимок – это фраза, продолжающая текст.

В сущности, все, что остается от нас после нас, – это селфи. Фото Reuters

Так об этом писал Жан-Поль Сартр в романе «Тошнота» (1938): «Для того, чтобы самое банальное происшествие превратилось в приключение, достаточно его РАССКАЗАТЬ. Это-то и морочит людей; каждый человек – всегда рассказчик историй, он живет в окружении историй, своих и чужих, и все, что с ним происходит, видит сквозь их призму. Вот он и старается подогнать свою жизнь под рассказ о ней». Иными словами, или сфотографируй это, или в твоей жизни этого не случится.

Представим, как, сидя за чашкой кофе в кафе, человек спрашивает себя: хочу ли я что-нибудь рассказать об этом кофе? Имеет ли смысл внести его в свое повествование? «Но приходится выбирать, – заключает Сартр, – или жить, или рассказывать». То есть или спокойно наслаждайся своим кофе, или выкладывай его фото в Instagram.

Реальная жизнь моделируется подобно художественному тексту. Но от вымышленной жизни ее принципиально отличает то, что она лишена завершенности, мы не можем заглянуть в будущее, узнать финал. Вымышленные герои не обладают свободой воли, они фактически ничего не выбирают. В реальной жизни, оглядываясь назад, мы в то же время смотрим вперед. Сталкиваясь с необходимостью выбора, мы стараемся определить тот исход событий, те последствия нашего решения, которые бы оптимальным образом соответствовали нашему нарративу, стали бы его логическим продолжением.

Иногда выбор человека обусловливается исключительно образом жизни, который он ведет. В таком случае забота о публичном имидже, о впечатлении, которое он хочет произвести на окружающих, выходит на передний план, отодвигая более существенные, фундаментальные жизненные задачи. Как следствие, человек впадает в зависимость от своего нарративного образа, в результате чего его реальная жизнь становится искусственной, неподлинной, образуется внутренний конфликт. Как если бы он начал методично делать то, что прежде всегда делал машинально.

Весьма трудный процесс, напоминающий синдром сороконожки. Когда у сороконожки спросили, в каком порядке она передвигает ноги, она задумалась и разучилась ходить.

Постепенно мир все больше и больше заполняется нашими селфи. Означает ли это, что мы стремимся лучше понять себя? Осмысление и осознание прошедшего необходимо нам для того, чтобы продолжать жить осмысленно. Человек конструирует свое публичное альтер-эго, чтобы осмыслить себя в происходящем, интерпретировать свой образ не в качестве героя нарратива, а в качестве субъекта действия.

Даже полностью изолированному от общества Робинзону Крузо было необходимо так или иначе заниматься самопрезентацией. Благодаря этому он фиксировал свою жизнь и спасался от безумия. Самопрезентация помогает нам вносить ясность. Из потребности в ясности, в свою очередь, возникает разграничение между публичной и частной сферой: мы каждый раз в конкретной ситуации решаем, что именно для нас важно презентовать публике, а что оставить за кадром.

Следовательно, наша частная жизнь – это то, что мы скрываем исходя не из чувства стеснения, а из понимания того, что это не соответствует нашей самопрезентации, не идентифицирует нас как субъект действия. Иными словами, селфи – это элементарная манифестация базовой человеческой потребности в самопрезентации.

Селфи-эпидемия возникла только как следствие расширения технических возможностей для удовлетворения этой потребности – Facebook, Twitter, Instagram и проч., и проч. В сущности, это все больше приводит к сужению частной сферы. Социальные медиа стимулируют наше стремление к демонстрации, к рассказыванию, выработав с целью систематизации этого процесса специфический язык – лайки, репосты, хештеги… Посредством этой коммуникации любое наше высказывание, попадающее в Сеть, структурируется, становясь частью глобального текста.

Современный социально ориентированный человек вынужден постоянно решать: что стоит выставить напоказ, а на что просто намекнуть, что сделать предметом своего повествования, что лучше оставить за скобками. По сути, вся его повседневная жизнь сводится к лавированию между этими действиями. Кроме того, следует учесть, что само понятие публичной допустимости очень относительно. То, что может быть нормальным для одного, немыслимо для другого, поэтому всякий раз, застав кого-то за фотографированием себя, мы неизбежно будем испытывать смущение.