Мария Лисовская
Превращение в филологическую деву после университета – не такой уж и редкий вариант.
Фото Pixabay
Моя мама всегда была скептически настроена к встречам с бывшими одноклассниками. В том жанре, когда собираются все-все-все и нужно сидеть за столом с непременным алкоголем и рассказывать о своей жизни. А что о ней рассказывать – жить надо. Семья: дети, внуки, муж-писатель. Дружила всегда тет-а-тет с однокурсницей с филологического и одной одноклассницей в общей компании, с которой со второго класса за одной партой сидела. Но когда они собирались этой компанией, всегда огорчалась, что навязывают совсем чуждые ей принципы жизни, предлагают неподходящие варианты. Это особенно остро переживалось в 90-е, когда люди маминого окружения из гуманитарной сферы хотели переползти в коммерческую, чтобы иметь хоть какие-то деньги. И мама, окончив в свое время филфак МГУ, однажды после уговоров согласилась поработать агентом по сбору сведений для каталога учебных заведений. Долго не выдержала. Вспоминает до сих пор. Но недавно ее мнение поменялось. На очередную встречу прилетела Я., давно отбывшая на родину предков – Израиль. Ее рассказы о стране, в которой мама не бывала (но и для нее это Земля обетованная), глубоко ее поразили. Мама бурно рассказывала нам, дочерям, о сыновьях Я., об их арабских кровях. С восхищением – о том, как один работает в исследовательском архиве Холокоста. «Для них это вообще, может быть, главное», – говорит мама и начинает красочно пересказывать сцены из недавно просмотренных фильмов о тех временах: «Списка Шиндлера», «Холодного танго» Чухрая.
Честно говоря, не знаю, кого я буду вспоминать и с кем пересекаться из одноклассников или одногруппников с факультета через 20 или 30 лет, но, встретившись за один месяц сразу с несколькими, пока еще свежи наши учебные «раны», тоже была изрядно впечатлена. Оказывается, встреча с ровесниками, чьи пути начинались рядом с тобой, а потом разошлись извилистыми дорожками, – хороший рецепт, чтобы встряхнуться, объективно посмотреть на себя и, может, наконец примириться с собой или вдохновиться другим человеком. И даже что-то понять про свое поколение.
Казалось бы, что такого может произойти с нами, 25-летними, за столь короткий срок – ведь только недавно выпустились из школы, еще никто не успел ничего толком осуществить. Успела жизнь. Первая новость, какую я узнала от разных людей и какой до сих пор не верю, – о том, что умерла К. Как в сценарии плохой мелодрамы: ехала ранним утром по Мосфильмовской, наверное из клуба, столкнулась с поливальной машиной. Насмерть. Мы жили с ней в одном доме, ходили в одну школу. Во вторую в старших классах она перешла за мной. Помню, как мне было неприятно, что она потом, освоившись в «элите» нового класса, бросила со мной общаться и даже демонстративно поддерживала равнодушный тон. Хотя была нормальной такой девочкой и мы, маленькими, дружили и ходили друг к другу в гости. Была из интеллигентной семьи, правда, без отца. Ее мама очень хотела, чтобы она стала творческим человеком – просила играть на пианино, водила в детстве в танцевальный ансамбль «Калинка». После школы, незадолго до смерти, она, кажется, успела поработать маникюршей. У ее мамы осталась еще одна дочь, ее врачи при родах случайно ударили инструментами по голове – у девочки на всю жизнь остались проблемы с глазами. Еще была любимая такса. Со смерти К. прошло уже два или три года, ее мамы я давно не вижу в нашем дворе.
Второй раз об этом мне рассказала Д., практически единственный человек из класса, кто начал свою линию еще тогда, когда мы даже не задумывались о том, кем станем. Добродушная девочка, которая всех всегда мирила, не задумываясь помогала. У нее даже просить списать было неловко: начинала мучить совесть. Как так – она решила, смогла, а ты просто возьмешь, воспользуешься ее добротой и перекатаешь. Любила геометрию – стала архитектором по завету бабушки. Рассказывает, что та, умирая, говорила: «Как бы я хотела увидеть тебя студенткой архитектурного». Но не дожила. А Д. стала, окончила главный архитектурный вуз столицы, работает в городском бюро и теперь за чаем с любовью мне рассказывает, как редактировала бабушкину биографию, которую та сама напечатала, научившись пользоваться компьютером на старости лет. Д. жалуется, что письменная речь ей дается плохо, с трудом пишет даже письма по мейлу, не то что бабушка – целую автобиографию. А я смеюсь и говорю, зато вряд ли кто-то из нас сможет спроектировать дом.
Такие тогда были люди – независимо от профессии, технической или гуманитарной, могли писать, могли сочинять, могли строить, – умели все. Тут я вспоминаю свою бабушку, которая в юности рыла противотанковые рвы, потом, когда стала геологом, руководила отрядом пленных немцев, а когда родились внуки, пошла работать нянечкой в детский сад.
Судя по рассказам Д., никого более цельного наш класс не вырастил: одни девочки родили, другие ведут гламурный образ жизни. Все, кто ходил в отличницах – парадокс! – сошли с карьерной дистанции чуть ли не быстрее остальных. Мальчики – кто-то сходил в армию, кто-то не сходил. Д. припоминает, как С. приударял за мной несколько лет подряд (кажется, с третьего класса по шестой), и показывает его фотографию в Сети. На всю грудь он выколол татуировку: «Спасибо тем, кто меня воспитал». О. вспоминает, что его родители оба были слепыми, а он родился нормальным. Еще известно, что наш одноклассник М. с Кавказа перенял по наследству дело отца – стал хозяином двух ночных клубов. Если меня начинает утомлять и напрягать переизбыток лиц кавказской национальности в Москве, я вспоминаю именно о нем. Он всегда был вежлив и обходителен. И по-своему интересен.
И напоследок о филологических девах. Встречаться с бывшими однокурсницами еще любопытнее: нас так много связывало еще недавно. Книги, пристрастия в искусстве. Казалось, мы все друг про друга понимали. Ничего мы не понимали! Больше всех поразила Л. Она была старостой группы, окончила институт с красным дипломом, была очень спокойной – не серой мышкой, конечно, но и не звездой мужских компаний. Пока мы подтрунивали над Н., которая вышла за одногруппника из далекой провинции сразу, не отходя от альма-матер, и пошла исправлять запятые в государственное ведомство, Л. устроилась в православное издательство, где волею случая познакомилась с поваром из южного украинского городка. Не прошло и полугода, как они обвенчались. До сих пор со смехом вспоминают мой комментарий к их совместной фотографии на отдыхе в социальной сети: «Это ты с папой или не с папой?» Кстати, его карьера довольно примечательна – когда-то он просто окончил кулинарный техникум, потом долгое время жил при монастыре, теперь же – личный повар большого православного иерарха. Так мы по секрету узнали, что наше духовенство не брезгует, к примеру, стейками из мраморной говядины.
Моя теория, что москвички выходят только за провинциалов, а провинциалы женятся только на москвичках, нашла еще примеры (как говорит моя мама – а как бы вообще выживала Москва?). И тоже с Украиной. Наша однокурсница И. из бывшей дружественной республики решила остаться в Москве, вернуться к русским корням (украинка она только в первом поколении), как раз попав под новые правила принятия гражданства. Еще за время обучения она успела почувствовать всю степень дискриминации: в чести у работодателей и тогда и сейчас почему-то только Белоруссия и Казахстан. Из одной школы ее как учителя уволили по причине украинского происхождения, хотя лингвистику она знала получше нас, русских по паспорту. Так вот, ее замужество тоже замечательно. На четвертом курсе нас отправили на студенческую практику в одну центральную школу. И был там такой мальчик из 11-го класса – ходил этаким гоголем и постоянно расстегивал свою белую рубашку на еще лысой груди, правда, с большим болтавшимся в разные стороны крестом. Грудь он заведомо выпирал и шагал так по коридорам в ожидании женского внимания. Внимание не заставило себя ждать. Я над ним хихикала, а с И. в прошлом году они поженились. Он уже оканчивает университет, так что их разница в возрасте уже, по сути, и не так заметна…
После университета мы – четыре филологические девочки решили встречаться хотя бы раз в полгода, чтобы рассказывать, как и что у нас происходит, не терять друг друга из виду. Хватило нас на четыре-пять раз от силы за прошедшие три года. Одна ждет ребенка, другая мечется между мужем и потенциальным любовником, третья хочет работать в идеальной школе – без коррумпированной дирекции и родителей-хамов. Я пока не хочу ни первого, ни второго, ни третьего, но мне интересно наблюдать за этими сценариями со стороны. Возможно, мы так и не соберемся вместе в шестой и седьмой раз, но я буду стараться узнавать об их новостях. Обещаю.
