Место силы – Лианозово

Лианозовец Оскар Рабин – крайний справа в первом ряду. Фото из книги Алека Д. Эпштейна «Художник Оскар Рабин. Запечатленная судьба»

Сейчас Лианозово – это спальный район на северо-востоке Москвы с обычными многоэтажками. А когда-то здесь было несколько поселков и постройки барачного типа. В поселке Севводстрой в одном из таких бараков жил художник Оскар Рабин с женой, тоже художницей, Валентиной Кропивницкой. Известен даже их точный адрес: «Ст. Лианозово. Бар. № 2, кв. 2», так называется одна картина Рабина. У него вообще много картин на эту тему – «Валин барак», «Коты перед бараком», «Барак с луной», «Барак с нарисованной фигуркой», «Барак № 2».

Их барак, находившийся на территории бывшего женского лагеря, по окна врос в землю. Центрального отопления не было. Удобства во дворе. Маленькая кухонька с печью, готовили на керосинках и примусах. Комната 19 метров. Но в этом бедном жилище устраивались выставки картин, чтения стихов. Шла бурная творческая жизнь.

Главным в содружестве лианозовцев был отец Валентины, художник и поэт Евгений Леонидович Кропивницкий. Самый старший из всех, он родился еще в XIX веке, в 1893 году. Кропивницкий был свидетелем Серебряного века, помнил Блока, Маяковского, Хлебникова, художников «Бубнового валета». Жил он неподалеку, в поселке Долгопрудный, тоже в бараке. Называл себя «поэтом окраины и мещанских домиков». Многие из тех, кто приезжал в Лианозово, считали себя его учениками.

«По-человечески мы дружили. Это и есть Лианозово, – вспоминает Валентина Кропивницкая. – Гуляли в лесу, купались и катались на лодке по Клязьминскому водохранилищу – это часть водоканала Москва–Волга, который строили заключенные. И конечно, как писал Игорь Холин, «пили. Ели. Курили. Пели. Орали. Плясали…»

Но не надо думать, что это была беспечная богема, не знающая жизни. Ян Сатуновский прошел Великую Отечественную войну, работал на заводе инженером-химиком. Игорь Холин, тоже фронтовик, после войны попал в лагерь на два года, потом работал охранником и официантом в «Метрополе». Лев Кропивницкий, сын Евгения Кропивницкого, воевал, был тяжело ранен; в 1946-м был приговорен к 10 годам лагерей, вышел в 1954-м, работал режиссером и художником в доме культуры. Их младшие товарищи по возрасту на войну не попали, но жизнь знали. Оскар Рабин был «десятником разгрузки железнодорожных вагонов», Генрих Сапгир, отслужив в армии, работал грузчиком и техником-нормировщиком в скульптурном комбинате.

«На жизнь нужно смотреть в упор», – говорил Евгений Кропивницкий. И его ученики смотрели. Их стихи были на удивление непоэтичными. Они писали о том, что видели вокруг, – об обитателях бараков, об их быте, который может вызывать одновременно и насмешку, и сочувствие:

Кто-то выбросил рогожу,

Кто-то выплеснул помои,

На заборе чья-то рожа,

Надпись мелом: «Это Зоя».

Двое спорят у сарая,

А один уж лезет в драку…

Выходной. Начало мая.

Скучно жителям барака.

Или:

Умерла в бараке 47 лет.

Детей нет.

Работала в мужском 

туалете.

Для чего жила на свете?

Оскар Рабин. Бани. 1966. © РИА Новости

Это из цикла «Барачная лирика» Игоря Холина. А его детские стихи печатались даже в школьном учебнике русского языка: «Умные машины делают конфеты, добрые машины продают билеты...»

«В минуту жизни трудную/ Я еду в Долгопрудную», – писал Генрих Сапгир, другой ученик Кропивницкого. Он тоже был детским поэтом, прозаиком (а позже стал автором мультфильмов про Лошарика и многих других). В его стихах, совсем простых и в то же время необычных, звучали голоса улицы:

Вон там убили человека,

Вон там убили человека,

Вон там убили человека,

Внизу – убили человека.

Пойдем, посмотрим на него.

Пойдем, посмотрим на него.

Пойдем, посмотрим на него.

Пойдем. Посмотрим на него…

Считал себя учеником Кропивницкого и Эдуард Лимонов. Он вспоминал: «Прямых заимствований в моих стихах того времени… не находится, но идиллически чудаковатая крестьянская, подмосковная какая-то атмосфера стихов из книги «Третий сборник» и книги «Оды и отрывки» – думаю, обязана некоторыми настроениями своими Евгению Леонидовичу, его Долгопрудной, бараку, пруду, лесу, куда мы с ним ходили гулять, рассуждая, спрашивая, слушая его воспоминания».

Кто только не приезжал в Лианозово! И те, чьи стихи не печатали, а картины не выставляли. И официально признанные советские писатели и поэты – Илья Эренбург, Борис Слуцкий, Леонид Мартынов… После того как в 1960 году район оказался в черте Москвы, сюда стали ездить иностранцы, им было интересно посмотреть, как и чем живет советский андеграунд.

Встречи с иностранцами властям не нравились. В газетах стали появляться «разоблачительные» статьи о лианозовцах. В названии одной статьи обыгрывалось название картины Рабина – «Жрецы «Помойки № 8» («Московский комсомолец», 29 сентября 1960 года). Лианозовцы в ней описывались как «группка молодых людей», хотя им было кому тридцать с чем-то, кому уже под сорок, и как «духовные стиляги, пустые, оторванные от жизни, наносящие вред нашему обществу».

А в 1963 году Евгения Леонидовича Кропивницкого за создание «Лианозовской группы» и формализм исключили из Московской организации Союза советских художников, в которой он состоял с самого ее основания в начале 1930-х годов. Он пытался объяснить, что такой группы не существует – «Ну, Лианозовская группа состоит из моей жены Ольги, моей дочки Вали, ее мужа Оскара, моего сына Льва, внучки Кати, внука Саши…», – но это ему не помогло. Считается, что название «Лианозовская группа» придумали в КГБ. Тем не менее оно прижилось и вошло в историю.

Сами лианозовцы существование группы или школы отрицали. «Никакой группой или школой мы себя не называли, так как у нас не было общей программы, общих установок, направления и пр. Каждый художник сам находил для себя свой путь в искусстве. Объединяли же нас всех дружеские отношения и общее стремление быть свободными в своем творчестве», – вспоминал Рабин. «…Была и не группа, не манифест, а дело житейское, конкретное. Хоть и объединяло авторов в конечном счете в чем-то сходных…» – говорил поэт Всеволод Некрасов.

В 1965 году Оскар Рабин с семьей получил квартиру в Москве. Его последней картиной на барачную тему стали «Похороны барака». Лианозовцы теперь собирались у него на Преображенке. Но, расставшись с местом силы, они что-то утратили.

…Несколько раз я приезжала сюда, хотела увидеть то самое место, где стоял барак № 2. Но здесь не осталось даже намека на бараки, сплошные 16-этажные дома. Нет никакого памятного знака, не говоря уже о музее. Никого из тех, кто бы помнил 1950–1960-е годы, я не встретила. Или мне просто не повезло. Есть, правда, автобусная остановка, которая так и называется «Поселок Севводстрой», есть недалеко станция Лианозово по Савеловской ж/д.

Я представляю, как на эту станцию приходит электричка из Москвы. Из электрички выходят люди, красивые, необычные. Весело переговариваясь, идут они в сторону барака № 2, которого давно уже нет. Но который навсегда остался в стихах и картинах.

И я верю, что когда-нибудь здесь будет памятный знак. И, может быть, даже откроют Музей Лианозовской школы. Ведь не зря на гербе нашего района изображена лира – символ искусства.