Тюремные будни "Перунова воинства"

Изготовление маленьких оберегов из дерева – одно из занятий, за которым коротают время общинники. Фото со страницы Ярополка Витязя в «ВКонтакте»

Работа журналиста сводит нас порой с людьми, встреча с которыми в других обстоятельствах была бы не просто невозможна – немыслима. Об одной из таких встреч и пойдет сегодняшний рассказ – судьба одного из тех, с кем свел автора служебный долг, показалась ему слишком интересной, чтобы не поделиться ею с читателями.

Собеседник автора, русский родновер, предпочитает имя Семаргл. Немалая часть его жизни прошла в местах не столь отдаленных. Ему довелось поменять немало колоний; успел, по его словам, и сам побыть «блатным» – смотрящим за общаком в областной больнице. Легкой его одиссея не была: в заключении он пережил туберкулез и почти потерял зрение – «покататься, словом, пришлось», говорит он. О том, что такое славянство, язычество, родноверие, он составил для себя определенное представление еще до того, как жизнь свернула в сторону, к сроку за разбой, грабеж и убийство. А в тюрьме – продолжил духовный поиск, начав с ответа на вопрос: почему его не устраивает христианство? Одним из тех, кто помог найти на него ответ, стал староста церкви в колонии, казак, диалог с которым – именно диалог, не спор – был особенно интересен. Он, по словам Семаргла, рассказал ему много интересного о специфическом и тоже «своем» христианстве казаков. Да и сам заметно отличался от служителей церкви, видеть которых Семарглу доводилось на воле. «Здесь, в местах лишения свободы, я увидел людей, нашего брата уголовника, которых видно насквозь: ага, раз у нас государственная религия – это христианство и большинство сотрудников администрации христиане, то мы ею прикроемся и свои мелкие делишки будем им прикрывать», – рассказывает он. Культура, вера – для него и то, и другое – «моё. Моё, и всё».

«Я никого не искал – просто сидел, у меня была возможность заказывать литературу, у меня был хороший друг, который читал мне книги, рисовал картинки на ладони, если они были в книжке, чтобы понимал содержание», – говорит Семаргл. Через библиотеку и обмен присланными с воли книгами о язычестве познакомились полтора десятка интересующихся родноверием единомышленников – с этого и началась история общины родноверов в колонии под Архангельском («НГР» писала о ней в ноябре 2016 года). «Мы мониторили библиотеку – оказалось, что книги, которые мы, прочитав, отдавали туда, начинали расходиться. Люди стали брать и читать, интересоваться, подходить и спрашивать: «Твоя? А расскажи о ней!» Среди них был человек, придерживавшийся скандинавской традиции – так называемой Асатру. Был даже один человек, придерживавшийся тибетской религии Бон – тоже ведь язычник в своем роде. В один прекрасный день мы решили собраться за одним столом, попить чаю, поговорить, обсудить… Но на это нужно было получить разрешение у начальника колонии. На тот момент мы даже не интересовались, у кого какая статья, кто за что отбывает наказание, кто кем является в колонии», – говорит Семаргл. И добавляет после небольшой паузы: «Но «низшую касту» в уголовном мире, «обиженных», не приглашали. Но их и не было».

Когда образовалась община, появилось чувство своего за спиной: кто-то всегда прикроет и поможет. Она 

Норма ГТО – закон для язычника! Фото с сайта www.rodnovery.ru

дала людям понять: они – нечто целое, единое. Но это было только в колонии, говорит Семаргл – на воле даже единоверцы-язычники на заключенных смотрели косо. Когда «Славянский щит» (со временем за общиной закрепилось такое название) вошел в состав большого Союза общин на воле, некоторые из уже давно состоявших в нем язычников покинули его ряды, не желая иметь ничего общего с зэками. «Мы, – говорит Семаргл, – не отчаялись – мы старались соответствовать, раз уж нам оказали такую честь». Прием в Союз славянских общин отметили небольшим обрядом и чаепитием на день Перуна. Встали вокруг горящей свечи, прочли славление, пустили по рукам братину с яблочным соком – вот и весь обряд. А чай в колонии – богатство: «Мы когда пили чай – тащили кто что мог. Даже тот, кто не «грелся», с воли не получал никаких денег, все равно на свою мизерную зарплату покупал упаковочку леденцов». И об этом обряде Семаргл рассказывает с особой гордостью: «Ребята потом впечатлениями делились… Ну, если у христиан Святой Дух снисходит, то тут – Перунова милость, если можно так выразиться. Каждый что-то почувствовал, осознал». Что-то такое он пережил и сам – на Крещение (или же Водокрес, как его называют язычники), в первый раз отметив его как родновер: «Когда я в первый раз набрал январским утром ведро холодной воды, облился со словами «Слава богам и предкам нашим!» – почувствовал мощнейший удар в грудь, меня аж покачнуло! Второй раз облился – в голове такое прояснение! Не знаю, может, смеяться будете – на третий голоса богов и богинь услышал… Это невозможно описать, это такой подъем, легкость такая! А потом ребята то же самое начали про наш обряд рассказывать».

Первое, на что обратило взгляд «Перуново воинство», с которым сразу начали себя сравнивать новоиспеченные общинники, – это сдача норм ГТО, рассказывает Семаргл. Стало неудобно перед заключенными малолетками, которые их сдали у себя, – обратились общиной к администрации. При участии единоверцев из Союза славянских общин с воли, организации помощи осужденным «Вертикаль» и спортсменов получилось даже провести спортивный праздник. Внимание на него обратили многие заключенные – участие в нем приняли уже не 15 общинников, а около 200 человек. Потом провели конкурс чтения патриотических стихотворений, художественный конкурс к юбилею Репина. «Почти все наши ребята участвовали в музыкальной группе в колонии. Нас уже стали узнавать, на сборы стали приходить гости, людям становилось интересно», – с гордостью говорит Семаргл.

Отношения с администрацией колонии, правда, вовсе не были безоблачными – к любым движениям, представляющим хотя бы потенциально угрозу всплеска экстремизма, начальство относилось и относится крайне настороженно. Не стала исключением и община. Как раз в тот момент, когда получилось договориться о разрешении на регулярные собрания, в колонии сменился начальник. Встречаться как религиозной группе заключенным запретили, не указывая причин,– а в колонии «нет» значит «нет». Пришлось стать кружком любителей истории – таким образом общинникам приходилось подавать себя перед администрацией. Собираться и решать свои вопросы, от разговоров о вечном до поддержки товарищей дефицитным чаем, у любителей истории получилось лучше.

«Тюрьма есть маленькое подобие государства. Что творится в государстве, творится и в колонии, и ты это видишь – все у тебя перед глазами. И ты понимаешь – ребята, а у нас ведь и в государстве все то же самое», – говорит, рассказывая о быте общины, Семаргл. Для человека, с бытом колонии незнакомого, это звучит столь же закономерно, сколь и печально. В январе этого года по данным ФСИН, в российских тюрьмах содержалось 602 176 человек – рекорд для России, исторический минимум. Сколько сообществ существует в них сейчас, что читают и обсуждают те, кто в них входит, по большому счету остается загадкой. Так что голос изнутри микрокосма Российского государства - это то, чем стоит поделиться.