Игуменья в роли Деточкина

Митрофания (Розен) отличалась предприимчивостью и властным характером. Гравюра И.И. Хелмицкого. 1902

Непривлекательная внешне, не надеясь на удачное замужество, в 1852 году баронесса Прасковья Розен поступила в Алексеевский монастырь в Москве. Митрополит Филарет (Дроздов) вручил ей сердоликовые четки с золотым крестиком вдобавок к коралловым четкам, данным ей в монастыре. Баронесса говаривала: «Хоть и в монашеской рясе, я все-таки принадлежу к числу аристократов». Довольно скоро она стала игуменьей, под именем Митрофания, серпуховского Владычного монастыря.

На виду всего благородного общества оказалась учрежденная ею Покровская община сестер милосердия, при которой содержались дети. Архимандрит Пимен (Мясников), посетив общину, вспоминал: «Игумения Митрофания повела показывать мне все заведение… 11 перемен белья разных цветов на каждого ребенка, а их всех 170 человек… Все мне весьма понравилось…» Побывав во Владычном монастыре, представитель бомонда Сергей Сухотин отметил: «Много хорошего, везде порядок, вкус и чистота… понравилась рукодельная и иконописная школы… Игуменья Митрофания, не пользующаяся хорошей репутацией, а, напротив, известная тем, что всякие средства для ней хороши, чтобы приобретать богатства для монастыря, обладает талантами административными в высочайшей степени; у ней всякое дело ладится, и наши администраторы должны бы поучиться у ней энергии и распорядительности». Приют, разумеется, встал содержательнице в копеечку. А денег на все не хватало.

И вот в феврале 1873 года началось уголовное преследование игуменьи. Открылись три дела. Выявили подлог векселей и духовного завещания. Во всех трех делах Розен фигурировала как подозреваемая.

В апреле игуменья попала под арест в Петербурге. Но не в тюремную камеру, а в гостиницу «Москва», на перекрестке Невского и Владимирского проспектов. Это считалось домашним арестом. Полной ее изоляции не получилось, и она связывалась со своими приспешниками, чтобы вводить следствие в заблуждение. Возможности игуменьи были велики. Про нее говорили: «В глазах ее, под сдвинутыми бровями, светился большой ум и решительность», «в женском теле мужская энергия с пылким, смелым воображением».

Тем не менее подследственную щадили, строгости заключения обошли ее стороной. С согласия прокурора Розен ездила в Тихвин под предлогом паломничества. Вернувшись, она завалила письмами начальство: «Мне нужен воздух, движение в экипаже». Но эти просьбы не уважили.

Между тем допросили массу свидетелей. Почерковедческую экспертизу подложных векселей провели несколько раз, причем разными экспертами. Установили: подделкой занималась лично игуменья.

Обвинителем выступил великий юрист Анатолий Кони, прокурор Петербургской судебной палаты. Архимандрит Модест (Куховский) пытался было оправдывать игуменью, заявив, в частности, что прокуратура – учреждение не христианское. Но этот аргумент суд не признал.

В октябре 1874 года дело рассмотрел Московский окружной суд. Судебная реформа, проведенная 10 годами ранее, обеспечивала процессу состязательность, гласность, открытость и даже известную независимость от администрации.

На скамью подсудимых игуменью не посадили, предоставив удобное бархатное кресло, что, впрочем, не смягчило ее негодования. «14 дней я находилась на травле, – вспоминала позже Розен, – и глядела на судей и присяжных как на палачей, а не как на людей… Тысячи глаз были обращены на меня».

«Неужели… всякие средства хороши, лишь бы… вели к хорошей цели?! – восклицал на процессе прокурор. – И цель-то здесь корыстная, и средства отвратительны. Да разве можно обирать своего ближнего, пускать его по миру ради того, чтобы на чужой счет оказать благотворение другому? Разве можно воспитывать сирот, облегчать положение страждущих на воровские деньги?»

Игуменья, как и Юрий Деточкин в известной комедии, виновата. Но она не виновата! Кадр из фильма «Берегись автомобиля». 1966

Знаменитый Федор Плевако, адвокат потерпевших, еще добавил пафоса: «Выше, выше стройте стены вверенных вам общин, чтобы миру не видно было дел, творимых вами под покровом рясы и обители!» Плевако заклеймил игуменью «волком в овечьей шкуре», побудив драматурга Александра Островского написать комедийную пьесу «Волки и овцы».

Процесс шел две недели. Розен пыталась воздействовать на чувства присяжных, представлявших не знать, а «низшие» сословия. Заявила, что охотнее посещала избы крестьян, чем хоромы вельмож, провела параллель между собственным процессом и судилищем Пилата над Христом. Одна из газет писала: «Митрофания держала себя совершенно спокойно. Ее нервы не дрогнули ни разу «среди громовых обвинительных речей».

В ночь на 19 октября все закончилось. Вердикт присяжных – виновна, но заслуживает снисхождения. Приговор гласил о длительной ссылке в Сибирь. Святейший синод признал решение суда, лишив баронессу игуменского и монашеского звания.

Скандал по-разному восприняли в церковной среде. Игуменья московского Страстного монастыря Евгения (Озерова) коснулась злободневной темы: «Окончен суд над игуменьей Митрофанией… Дело ужасное, неслыханное в монашестве. Вот до чего доводит тщеславие, неудержимое в первых порывах… Монашество падает, а процесс Митрофании вовсе очернил его». Между тем о бывшей игуменье ходатайствовали церковные и светские тузы. Вместо Сибири ее сослали на Ставрополье. Со временем пристанищем ее становились все новые обители, включая монастыри в таких местах, как Одесса. Не один год она жила в Иерусалиме.

В 1885 году синодальный обер-прокурор инструктировал епископа Херсонского и Одесского Никанора (Бровковича): «В Одессе проживает бывшая игумения Митрофания. Позвольте попросить вас собрать о ней конфиденциально сведения, где живет она ныне и чем занимается. Есть повод предполагать, что она… не изменила своей натуры… Имя ее… уже замешано в следственном деле о торговле афонских монахов священными предметами. Это женщина, которой опасаться надо. Она обманула уже многих, доверившихся ей. И вел (икая) княгиня Александра Петровна и… императрица (Мария Александровна. – «НГР») горько сожалели об оказанном ей когда-то доверии. Последние дни… митрополита Иннокентия были отравлены последствиями его уступчивости проискам этой женщины… Едва ли благоразумно будет оставлять ее долее в Одессе». Но, если верить воспоминаниям баронессы, Бровкович сам ей помогал. Несмотря на суд, церковники окончательно от нее не отвернулись.

Собственную вину баронесса так и не признала, именуя себя страдалицей. На склоне дней писала: «Злобою людскою была я невинно осуждена сонмом безграмотных присяжных». В воспоминаниях показала себя в выгодном свете. Однако редакция «Русской старины», опубликовавшая эти мемуары, дала читателю понять, что сомневается в достоверном изложении баронессой некоторых деталей своей истории.

Скончалась бывшая игуменья в Москве, где и родилась.