Собачья жизнь

На утреннюю прогулку он всегда выходил рано, чтобы народу вокруг было поменьше. Фото Виктора Мордвинцева (НГ-фото)

Молодой еще был. Жил в нашем дворе. То ли был певцом в хоре, то ли скрипачом. Назывался музыкант тронутый.

Нет, он не был безобидным выпивохой, иногда желающим веселья и отдыха непонятой душе, не был пьяницей с ежедневной дозой, не был и запойным, временно бросающим губительную страсть.

Был самым настоящим алкоголиком с белой горячкой, вытрезвителями, милицией и драками с соседями.

Совсем с тормозов съехал. Спал на скамейке возле цветущей клумбы. Грязный, со всклоченными волосами, босой. Рвал желтые ирисы с общественной клумбы, иногда с корнями и комом земли, укладывал их себе на грудь и орал: «Ехали на тройке с бубенцами!»

Ушла жена с кошкой в перевозке. Взрослых детей никогда не было видно, но они где-то и сейчас есть.

Однажды ночью в парке его зверски избили: травма черепа, разрыв сетчатки глаза, сломанная ключица.

И во дворе вздохнули облегченно. Все любят возмездие за чужой счет. Никто больше не пел, не валялся, ирисы спокойно цвели рядом с благоуханными розами; тишина, порядок, благодать.

А человек – что человек? Пить не нужно было…

Думали, что помер. Интересовались пустой квартирой.

Но он вернулся. Совсем неузнаваемым – тихим, вежливым, в очках с толстыми стеклами и с осторожной походкой.

Оказалось, что он – Ваня Воздвиженский.

И началась новая история.

Им овладела идея добра. Она не распространялась на людей, только на бродячих собак.

Бедных, несчастных, брошенных. Никому не нужных. Как он сам.

Собаки вначале очень походили на него прежнего: избитые, грязные, голодные, хромые, одна была вообще без задних лап, он сделал из детской коляски с помойки тележечку.

На утреннюю прогулку он всегда выходил рано, чтобы народу вокруг было поменьше, и вечером, когда темнело.

Восемь отмытых, с блестящей шерстью бастардов в ошейниках, запряженные одной упряжью, шли, как на параде.

Тихо, чинно, стройно, медленно, будто зная, что хозяин быстро идти не может. Останавливались на светофоре, не лаяли на прохожих, не брали кусков у доброхотов.

Последним всегда шел он сам, толкая коляску с собакой без задних лап. Летом и зимой в перчатках, лыжной шапочке, кроссовках. Вдруг обнаружилось, что он красивый.

Видимо, бокового зрения у него не было – смотрел вперед, на собак…

У меня только что умер любимый всем нашим семейством курцхаар Лотар. Моя первая и последняя собака в жизни.

Я несколько раз подходила к Ване, предлагая корм, лекарства, игрушки, матрасик.

Он всегда отказывался, несколько удивленный: «Разве можно собакам этот корм давать? Я кости на базаре покупаю, варю целое ведро, потом кашу, морковку даю, растительное масло обязательно добавляю. Смотрите, как блестят!»

– Ну, возьмите у меня деньги.

– Не нужно, у меня есть.

– Откуда? Вы же не работаете.

Разочаровавшись в человечестве, поняв его вражью силу... Фото Pixabay

– Я по инвалидности пенсию получаю. Жене родительскую дачу отписал, она помогает. У меня все хорошо!

– Хорошо?

– Гармонично! Сейчас я с собой в ладу: живым существам выживать помогаю. Собаки своих не предают. А люди – злые.

– Не все злые.

– Наверное.

– Вы верующий?

– Нет, конечно. Человек сам себе бог и дьявол. Вопрос выбора…

Я уезжала и приезжала – картина оставалась прежней. Иван Воздвиженский и его собаки.

Соседи возненавидели его лютой ненавистью: во времена алкогольные матерились страшно, но с каким-то душевным сочувствием. «Кто не пьет? – долго кричал со всех экранов артист Мосгосэстрады Аркадий Велюров. – Покажи!» Особо сострадательные мужики иногда даже пиво на опохмел выносили. Прямо к клумбе с ирисами.

Но собаки?.. Блажь – с помоек притаскивать заразу вшивую! Здорово, наверное, по башке двинули, совсем идиотом стал, весь подъезд загадил, демодекоз развел, псиной стены провоняли, в лифт зайти нельзя.

Это было чистым наветом.

Он жил на первом этаже. Разочаровавшись в человечестве, поняв его вражью силу, был внимателен, осторожен, аккуратен. Сам мыл ступеньки и крыльцо.

Казалось, что собаки входили в подъезд на цыпочках, молча. Только скрипели колесики старой коляски.

Чего только наш добрый народ не творил – в парке собакам яд подкидывал, и санэпидемстанцию вызывал, и в газету писал, и окна бил, и в ЖЭК жаловался, и энтузиасты со списками протестующих жильцов по подъездам ходили – в двери раздраженно звонили...

Все было напрасно.

И не потому, что все привыкли, и не потому, что смирились, – как-то поняли, что бессмысленно сражаться с чужой волей. Такие шли на костер, дыбу, крест…

О том, что он умер, узнали случайно. Увидели полоску света из-за незакрытой двери.

Зашли.

Он лежал на полу. Вокруг тихо сидели застывшие собаки с опасно торчащими ушами. Казалось, что они улыбаются, но это был оскал.

Вызвали неотложку. Бригада состояла из молодых парней (санитары?) и очень полной женщины, которая с порога приказала:

– Уберите собак, здесь труп человека.

На этих словах собаки приблизились к хозяину, взяв его в свой замкнутый плотный круг.

С каждым звуком, занесенными носилками, шуршащим черным мешком они придвигались ближе.

Молча, без воя. Стаей.

Потом подползли еще ближе, облепив холодное тело вожака своими горячими мордами и лапами. Распластались на нем, замерли, не отпуская и не допуская чужих.

…Собаке без задних лап повезло, она умерла в машине по дороге в приют.