Он звал ее "Ураган Катрин"

Я ей говорю: сейчас у тебя отберут лицензию, а она смеется – у меня и так ее нет. Фото Pixabay

Было время, мы с моим другом-музыкантом снимали трехкомнатную квартиру у его тетки. В самой большой комнате жили Петя, его пианино и гитара, во второй – я, а третью мы сдавали. Не знаю почему, но квартиранты у нас постоянно менялись. И когда комната оказалась свободной в очередной раз, мы пустили туда каучсерфера. Это был американец по имени Джон Дэвис – огромный рыжеволосый парень в гигантских Timberland'овских бутсах, похожий на молодого Филиппа Сеймура Хоффмана. 

 Весь день он околачивался в музеях и на улицах, а вечером возвращался с пакетами, полными готовых обедов, сетуя на отсутствие китайской еды. 

В течение дня Джон надиктовывал в телефон незнакомые слова, а вечером спрашивал нас, что они значат. Его интересовали «заморочки», «тягомотина», «жлобье»... В области же фонетики его больше всего занимал звук «ы». Он по многу раз просил меня повторять слова с его участием.

– Бутылка, – говорила я.

– Бутилька, – повторял Джон, приводя в движение все артикуляционные ресурсы.

– Тыква, – говорила я.

– Тиква, – повторял он.

Мне нравились наши «уроки». Они словно возвращали меня в детство, в те непаханые знаковые поля, на которых любое произнесенное слово звучит как заклинание.

 Русский язык давался Джону непросто. 

– Один яйцо – о'кей, – говорил он. – Два яйца – о'кей, три, четыре яйца – о'кей. Но почему пять яИЦ?! У этого языка нет логики!

– Да нет, Джонни, – возражал Петя. – Определенная логика есть. 

– Ты только что сказал «да нет»! Поэтому не говори мне о логике! – возмущался Джон. – Почему «коза» и «козел» – это одно и то же животное, но «оса» и «осел» – два разных? Ты говоришь, что мы «сели в метро», но на самом деле мы всегда там стоим. Тут нет никакой логики! Я никогда это не выучу!

– Зачем тебе вообще русский, Джонни? – спрашивали мы с Петей. 

Долгое время он уклонялся от ответа, но постепенно втянулся в наш обычай выворачивать друг перед другом внутренний мир и рассказал следующее:

– В Америке у меня есть одна русская подруга. Мы как будто даже встречаемся, но я в этом не уверен. Думаю, у меня есть к ней чувства. Но она все время надо мной смеется. По любому случаю. Когда мы идем на пляж, я мажусь кремом от загара, я беру с собой тент – и это нормально, но она смеется, говорит, что я скучный. Я объясняю, что я не скучный, у меня просто светлая кожа, поэтому мне нужен крем, понимаете? А она говорит: ты не способен ни к чему спонтанному, ты боишься солнца – боишься жизни, всего боишься. Потом я месяц ее не вижу, и вдруг она звонит и говорит: поехали в Вегас. О'кей. Мы едем на машине в Вегас. Она просится за руль и едет зигзагами, я говорю: сейчас у тебя отберут лицензию, а она смеется: у меня и так ее нет. Понимаете? Она садится за руль без лицензии!

– Это не очень разумно, Джонни, – осторожно сказала я. –- Но не критично.

Почему «коза» и «козел» – это одно и то же животное, но «оса» и «осел» – два разных?  Фото Depositphotos/PhotoXPress.ru

– По-моему, это мило, – сказали мы.

Джон вздохнул и покачал головой:

– Она совсем сумасшедшая. И вовсе не милая. И странная. Один раз она привела ко мне старого бомжа с Брайтона, сказала, что это великий русский поэт, поэтому я должен дать ему 50 долларов. Я мало знаю о русских поэтах, но на портретах в Интернете у них вполне нормальный вид. Я сказал, что для бомжа это слишком много. Она  развернулась и ушла с этим  поэтом… Она всегда так делает. Уходит и приходит, когда захочет. Я чувствую большой дискомфорт, но не могу ей ничего запретить, не могу сопротивляться. Понимаете?

– Понимаем, Джонни, – сказали мы.

– Я зову ее «Ураган Катрин», потому что ее зовут Катя и она непредсказуемая. Но очень умная, резкая и сложная. Как русский язык. Я подумал, что, если смогу выучить русский, я смогу ее лучше понять. И потом, нужно выходить из зоны комфорта, ведь так? 

Глаза у Джона были очень грустными. Пожалуй, я впервые видела столь грустного и влюбленного человека таких размеров. Он глубоко вздохнул и добавил:

– Наверное, у меня к Кате действительно сильное чувство. Но знаете, в ней есть кое-что, что меня пугает. 

– Что именно тебя пугает? – спросили мы тихо.

– Она живет так, как будто готова ко всему самому хорошему и самому плохому одновременно. Понимаете? Она ждет, что в любой момент с ней может случиться что-то чудесное или, наоборот, что она может все потерять. Все полностью потерять, понимаете? И от этого ей весело. Не знаю, как объяснить лучше.

– Ты хорошо объяснил, Джонни, – сказали мы. 

Джон Дэвис прожил у нас еще месяц. Русский язык он, конечно, не выучил. Зато Петя научил его играть на гитаре Цоя. Джон сказал, что это будет хороший сюрприз для Кати, и уехал от нас очень довольным.