Мария Давыдова
Одну девочку обидеть легко. А две девочки – это сила! Иван Куликов. Девочки. 1918. Муромский историко-художественный музей
Соловьев и Никулин
В детстве я была довольно неспортивная девочка. Не в детстве, впрочем, тоже. В школу пошла неполных семи лет, то есть почти все в классе были старше и успели, видимо, как-то морально подготовиться. А я нет. К тому же я очень плохо росла и вечно стояла на физкультуре позади всех. А в нашем классе были два очень больших мальчика, Соловьев и Никулин. Видимо, оба не очень умные, поэтому и сдружились. Что им мешало при этом развивать свои физические таланты, я не знаю: всяких бесплатных спортивных кружков тогда открывали полным-полно. Но Соловьев и Никулин отчего-то не хотели себя развивать. Вместо этого они подкарауливали маленькую меня, волочащую ранец с привязанным к нему мешком из школы домой, и обижали. Наверное, они были еще и трусы – потому и не ходили в секцию бокса, не дрались с мальчишками, а обижали самую мелкую девчонку в классе. Дрались при этом оба очень больно. Я же драться не умела вовсе. Все свободное время я проводила за чтением книжек, герои которых отличались исключительным благородством и нипочем бы не стали бить девочек или дам. Это, к слову сказать, не наталкивало меня ни на какие размышления: я была абсолютно уверена, что если реальность так сильно отличается от того, что описывается в книгах, значит, не в порядке именно реальность. К тому же их было двое на одного. Даже на одну. К тому же я доставала обоим едва ли до грудной мышцы: мальчики были гладкие и хорошо кормленые. Никаких шансов отбиться у меня не было. Другое дело, если двое на двое: я и моя подружка Светка на Соловьева с Никулиным – тогда шансы резко возрастали. Светка была девочка рослая и до самой школы откармливалась у бабушки в Рязанской области деревенскими деликатесами, имела зычный голос, кое-какие мышцы и здоровый румянец. Ей ничего не стоило поднять ранец повыше и обрушить на головы обидчиков. Я же, начитавшись мушкетеров, в этом случае сражалась уже не только за себя, но за верную дружбу – а это совсем другое дело. Я бодалась и лягалась, воображая, что это и есть знаменитый удар головой и какая-нибудь боевая стойка, Светка метко била портфелем. Трусы довольно быстро сливались. Намного хуже дело обстояло, если я возвращалась домой одна. Еще кто-то меня обучил тому, что жаловаться нельзя. Книжки изо всех сил подтверждали: доносчику первый кнут. Скорее всего я тогда и не подозревала о такой возможности: ну пожалуюсь – и что? Кто-то пойдет защищать? Думаю, никто бы не пошел – поэтому я никому и не говорила. Удивительно, как время изменилось: сейчас бы…
Впрочем, я отвлеклась от Соловьева с Никулиным. Убедившись, что я не ябедничаю, эти голубчики стали доносить на меня сами. К примеру, рассказывали учительнице, что я имела обыкновение после школы задерживаться возле куста боярышника, росшего у дома, в таких выражениях: «А она уроки не делает, она боярышник ворует!» Против такой откровенной подлости у меня оружия не было. Синяки множились. Что-то надо делать?! В какой-то момент я решила, что раз не умею драться, надо защищаться тем, что умею. Я не могу дать сдачи, да. Зато пишу хорошо. Рисую сносно. И даже состою в загадочной должности «помощник редколлегии класса «В». Должность предполагала, что меня ловили более проворные члены редколлегии и, приперев в угол, заставляли писать тексты на всякие неинтересные темы из пионерской жизни. Итак, раз я пишу и рисую, у меня нет старшего брата, а мушкетеры с острыми шпагами тоже не спешат на помощь, буду защищаться как умею. И я написала стихи. Даже поэму. В памяти, к сожалению, сохранились только строчки: «И, воняя сам собой,/ Наш Никулин рвется в бой». Мелкая я разила без промаха: Никулин действительно не имел обыкновения часто мыться и на физкультуре вонял так, что никто не хотел играть с ним в команде. Помню, в поэме в подробностях описывались два античных героя, храбро обижающих девочку. Особый упор делался на смелость парочки, на «двое на одного», а также некоторые внешние особенности, делавшие героев легко узнаваемыми. Внизу был рисунок, на нем обладавший крупными чертами лица Никулин изображался с длинным носом бульбой, а длинношеий и худой Соловьев – с шеей, как у жирафа. Свое творение я принесла в школу и под страшным секретом дала почитать самой востроносой сплетнице класса, которую только можно себе вообразить. Наверное, это был мой первый литературный успех, кроме того, я впервые убедилась в разящей силе художественного слова. Весь класс ржал, хихикал и завывал, как гиена, показывая на антигероев немытыми пальцами в заусенцах. Глупые мальчишки прижали меня в коридоре и попробовали довольно больно отомстить тут же, но были застигнуты на месте преступления и отведены в учительскую. Туда же через короткое время самовольно отправилась моя бойкая подружка со словами: «Еще наврут чего-нибудь!» Она была права: антигерои врали и все сваливали на меня – это я их била. Через некоторое время туда же призвали и меня: пришлось расколоться – да, бьют, да, обижают. Да, не в первый раз… Мне повезло, учительница попалась справедливая и неравнодушная. Увидев меня, поразилась: «Вот эта маленькая девочка обижает таких здоровенных парней?!» Были вызваны родители. Никулин покинул учительскую с красными глазами – поговаривали, отец с ним не церемонился, воспитывал принятыми в те времена средствами. А как было на самом деле, уже не узнать. Бессильная угроза парочки – «поймаем и накажем» – так и не была приведена в исполнение – о чудо, хулиганы отстали.
В шестом классе меня отправили в интернат, загадочно именовавшийся «Лесной школой» – несмотря на дислокацию в промзоне. А в седьмой я пошла в другую школу и больше никогда не встречала ни того, ни другого. О чем нисколько не жалею. А тут сын спрашивает недавно: мам, а ты всегда была такая язвительная? Я задумалась, потом вспомнила Соловьева с Никулиным и говорю: нет, не всегда. Примерно с пятого класса.
Если звонит мама
Вчера прочла у одной приятной мне дамы: «Что вы чувствуете, если на телефоне высвечивается, что звонит мама? А деточки ваши?» Побежала тут же спрашивать:
– Что ты чувствуешь, если видишь, что звонит мама? Только быстро, не задумываясь.
– Какая мама, чья мама?
– Сынок, мама – это я (анекдот про наркомана и его маму)! Так что ты чувствуешь? Не задумываясь.
– Чувствую, что звонит мама.
– И все (подозрительно)?!
– А что я должен чувствовать?
Сегодня в предрассветной мгле выползаю кашеварить, а радио объявляет: «День женщин и девочек в науке», поэтому сейчас будем обсуждать первую женщину, которая нам эту разнообразную науку преподнесла. То есть маму. Вот, расскажите-ка вы нам, дорогие наши опухшие со сна радиослушатели, чему вас научили ваши мамы?!» Тут же кашу бросила кашеварить, вбегаю в комнату:
– Сынок, чему тебя научила мама? Только быстро отвечай, не задумываясь.
– Какая мама, чья мама?
– Сынок, мама – это я (тот же анекдот про наркомана и его маму)! Так чему мама тебя научила? Не задумываясь.
– Мам, ты с ума сошла, да? Я в школу опоздаю!
– Нет, ну а все-таки? Чему я тебя научила (думаю, сейчас скажет, что всему, и я пойду кашу от кастрюли отскребать)?
– Ты меня научила (на секунду задумывается), что на пятой линейке нота фа. Разбуди меня ночью, сразу заору: на пятой линейке нота фа!
– Та-да-да-да-а-ам! – сама себе спела (это типа фанфары).
А вообще очень душеспасительно было слушать сегодня утром радио. Ведущие по очереди зачитывали: «Мама научила меня главному: говорить и читать». «Мама научила меня любить и понимать то, что потом стало моей прекрасной профессией на всю жизнь». «Мама научила меня всему». Нет, ну понятно, что выборка нерепрезентативная: те, у кого «мама» рифмуется с «травма», в другое спортлото напишут. Но все-таки, а?! Даже я заслушалась, уронила ложку и слезу. И подумала: вдруг последние двадцать с лишним лет – это было не напрасно?! Но быстро спохватилась и подобрала ложку: каша сама себя не сварит, а напрасно или нет – время покажет, время покажет.
Отрицательные вибрации
Прочитала статью про вибрации: дескать, мы живем в непростое время, следи за собой и за тем, какие вибрации ты испускаешь. Вопреки науке «физика», на которую, впрочем, я не имею права ссылаться ввиду школьной неуспеваемости, вибрации, оказывается, бывают положительные и отрицательные. Или, скорее, наоборот – отрицательные и положительные. Сейчас баланс явно нарушен в сторону отрицательных. Положительных не хватает. А отрицательных хватает и без тебя. То есть без меня. Мне стало стыдно: накануне пилила сына за общий беспорядок и неправильное выливание грязной воды из-под гуаши в раковину. Напустила полную комнату негативных вибраций. Решила исправиться. Приятельница прислала фото, как она удачно стоит на фоне красивого сугроба. Пишу: «Ты сегодня очень хорошо выглядишь!» А она: «А что, обычно я плохо выгляжу, да (старинный анекдот про зеленое платье)?» Пришлось оправдываться, объяснять, чего я не имела в виду, а что имела. Утомившись от оправданий, я решила похвалить произведение мальчика, с которым дружит мой сын, и говорю: «Какой талантливый парень!»
– А что, значит, я не талантливый?!
Пришлось оправдываться, объяснять, чего я не имела в виду, а что имела. Вот, бывает же: с утра как не задались положительные вибрации, так и пошло. Тогда я решила похвалить себя. Причесалась покрасивее, встала перед зеркалом и говорю: «Ты, Маша Д., для своих лет еще ничего!» А Маша Д. отвечает: «Просто ты очки забыла надеть!» Даже оправдываться не стала – пошла и в сердцах навибрировала целую кухню на тему неубранной посуды. Мое мнение: все не так просто с вибрациями. Конца истории я пока не придумала. И начала тоже – как есть, так и описала.
