Ольга Фатеева
Вода утопит дороги, огороды и все, что захочет. Фото Владимира Захарина
Бывает, ложишься под утро в теплой пижаме, да еще и под одеяло, а потом все равно звонит будильник. Ты проспал час или, может, два, но вставать на работу, а ты потный и мокрый в своей пижаме и под одеялом. Высовываешь руку и понимаешь – за ночь потеплело. Шлепаешь на кухню, а на градуснике и правда минус один.
***
МЧС прислал сообщение, обещал ураган, в прошлом году 12 человек погибли, в этом двое. Возвращаешься домой в девятом часу, за один вчерашний день привыкли, что день заметно прибыл и должно быть светло. А теперь идешь и гадаешь, ураганные сумерки это или просто. И ветер дует, и тучи густые темно-серые, и прорехи в них ветер быстро закрывает соседними тучами, сгоняет в стадо. Мохнатая дымка намеченной листвы меняет цвет – от ярко-зеленого до оливкового. Ночью дождь, утром дождь. Легкий, слабый. Успокоился ветер, хотя МЧС снова шлет сообщения. Холодное солнце, в квартире зябко, еще не подошел к окну на кухне, еще не посмотрел на градусник, а уже знаешь, что солнце холодное, не вчерашние плюс 14. Листва пробилась, разрослась, вылезла, травы уже много, и хочется остановить, и чтобы не росло больше, и до дрожи мучительно от этого несовершенства.
***
В 13-м вагоне две китаянки – говорят с соседями, со мной, едят огурцы, смотрят кино в своих гаджетах, сидят в наушниках. В 13-м вагоне плохая громкая связь, объявляют Владимир, дважды объявляют, слышно плохо, проходит сотрудница РЖД в серой форме с красными погонами, полная, средних лет румяная женщина, говорит еще раз про Владимир. Стоянка поезда две минуты, выход через вагоны – 13-й точно есть. Второй раз еду в Нижний Новгород и второй раз так везет, что выход есть из того вагона, в котором сижу. Но мне не нужны эти выходы, я до конечной, в Нижнем выход из всех вагонов, как в Москве посадка во все. Китаянки проехали Владимир, следующая станция Ковров, здесь недалеко. Из Коврова есть электрички до Владимира, Ковров во Владимирской области. Румяная женщина из РЖД помогает китаянкам, звонит по своей специальной железнодорожной связи начальнику поезда, а начальник ей говорит, что скоро пойдет обратно другой поезд, наш 706-й, а пойдет 705-й. И вот весь вагон ждет Коврова и смотрит в окно, как выходят китаянки, как идут к станции и катят за собой чемоданы. А вокруг Коврова разлив и в самом Коврове тоже. Клязьма подошла к домикам с вытянутыми островерхими крышами, утопила дороги, огороды и ступени у крылечек, кое-где перехлестнула через, но стоит ровно, не колышется. Тучи торопят сумерки, в сумерках блеклый подлесок буреет, сероватый от прошлогодних перезимовавших веток и травы, а потом снова разлив, и мост, и тонкие березы тянутся из воды.
***
Под землей свежий запах дождя и молодых листьев. Там, наверху, дождь вскрыл клейкие коричневые почки тополя, темная, густая листва утвердилась, липкий аромат просочился под землю. Тем более удивительно – на салатовой ветке нет открытых перегонов. Дождь бушует сильный, гроза. Поднимаешься наверх и боишься, что сметет обратно холодными потоками, полными пустых, но еще блестящих от своей стойкой слизи почек. А на улице последние редкие капли сквозь солнце, парит и двойная радуга на Волжской, и нижняя полная.
***
Унылые густые леса, молодые березы пятнистыми стволами проступают сквозь зелень хвойных – сосны темные, отливают, а ели глухие, запыленно-хмурые. Весенняя мелкая листва открывает пространства, деревья ветвятся в строгой геометрии. Железный некрашеный склад, а из просевших гаражей трубы с жестяными колпаками наверху, и крыши крыты рубероидом. Водонапорная башня красно-коричневого кирпича, торчащие наружу углы многих кирпичиков пооббились и обкрошились. А вот бывший завод или фабрика – серые, вымоченные дождями доски как будто в беспорядке накиданы вместо крыши, в беспорядке этом воздушные прорехи. Стены по верху обломились зубцами древних замков, щербатые окна, неровно заколоченные фанерками, открывают отдельные балки перекрытий, пол второго этажа давно обвалился. У двери доска объявлений, размалеванная почти еще яркими красками. За фабрикой сразу новенький дом – какой-то приземистый, низкий, даром пять этажей. И балконы, и кондиционеры, и спутниковые тарелки, а во дворе покосившаяся перекладина для белья с ошметками ядовитой зеленой краски, асфальта нет, и лужи. Нарядные голубые четырехногие столбы линии электропередачи шагают по болоту, стоят в бочажинах, и не страшно им. На островке застыла рыжая лохматая псина – задняя правая поднята, уши врастопырку, голова повернута назад. В хлябях вокруг оплывает тусклое небо.
|
|
Вот так и весна – по кривеньким рельсам, а приближается, приближается... Фото Владимира Захарина |
На рельсах отдельно колесные пары, пути пересекаются, другие идут рядом, за станцией сбоку от поезда вырастает насыпь, бежит вместе с поездом, высится, угрожает, а потом опадает и врывается рельсами в скорость вашего скорого 150 километров в час, и давно стрелку проехали, и не заметили, а долго помнится, а за окнами пролетела колокольня, и вместе с вами теперь едут две дороги, а между ними и за ними поле, и бесконечные бурые пни. Здесь был пожар, два черных, обугленных оврага друг за другом – ветер гнал огонь с севера, на одной стороне оврагов поваленные стволы без кожи, а на другой – бледная, редкая прошлогодняя трава. А скорость написана на умном желтом светящемся табло вашего умного поезда, и вроде бы интересно следить, но быстро надоедает, хотя в окно смотреть, как мелькают дома и таблички, которые прочесть все равно не успеваешь, только дальние вывески на магазинах, не устанешь, кажется, никогда.
***
Для тепла рано еще, но, видишь, и в начале марта потеплело. Дожди прошли теплые, от земли прозрачный пар поднимается, редкий туман на кустах висит. Волглый, прелый запах насытил туман, проел скамейки во дворах, долго не уйдет теперь с балконов. Черная от воды листва, черная земля и ветки. Где-то, нет-нет, да промелькнет бурый, глухой зеленый, и так уютно, и тишина, и благостная лень кругом. Идешь сам неожиданно поздно, часов в 10 утра, не важно, почему так у тебя вышло, а впереди женщина с девочкой, у них сумки из «Ашана», девочка тоже несет, помогает. Остановились у подъезда, заполонили лавку своими покупками, не спешат. Вот и думаешь, а что же девочка не в школе. Вполне себе вида второклассницы какой-нибудь, и каникул сейчас нет.
– Бабуля! – Кричит вдруг девочка открывшемуся окну на первом этаже.
– Мама! Холодно же, и дождь, ну зачем? – Продавливает ямки в газоне перед домом женщина.
– Да глянула – разводы такие. Затру быстро.
А ноги сами к дому поворачивают, короткой тропой, где грязь расползается обычно, а теперь идешь с удовольствием, но потом вспоминаешь, что на работу бы, и вся благость пропадает, сердишься и на девочку с мамой, и на грязь, а больше всего на дождь этот теплый, который еще не по сезону и ни к селу ни к городу. А девочка болела, наверно, теперь выписали ее, или, как положено по науке, еще не выписали, не окрепла, а гулять уже можно, даже нужно. Мама на больничном с ней.
А у бабушки тоже была такая куртка, буро-красная, сразу как будто старая, с большими пуговицами, длинная, на мужскую похожая, в которой она всегда окна мыла. Ну и ладно, думаешь, и пойду себе на работу, и тоже успокаиваешься и даже на грязь на ботинках смотришь.
