0
5397
Газета Стиль жизни Интернет-версия

24.09.2024 20:46:00

Об очевидных, но невероятных событиях, которые произошли во сне

Смотри и запоминай

Вардван Варжапетян

Об авторе: Вардван Варткесович Варжапетян – писатель.

Тэги: сон, невероятные события во сне


11-16-1480.jpg
Житель Архангельского города. 
Николай Эстис. Из цикла «Ангелы»
21 сентября мне исполнилось 83 года. 34 из них я пишу для тебя, уважаемый читатель «НГ» – столько лет, сколько выходит газета. И каждый раз думаю, что бы такое приметить, вспомнить, сочинить, чтобы и мне было интересно, и тебе не скучать. Вот задумал новую книгу (набросками к которой делюсь сегодня) – «Солонка снов и табакерка всячин». Про всякую всячину – в другой раз, а сейчас – про сны. Кому-то ничего не снится, а мне – только успевай записывать. Я успеваю. Но при этом помню строки Вадима Шефнера:

Нам снится не то,

что хочется нам, –

Нам снится то,

что хочется снам.

1972 год. Я в чужом городе. Лето. Пустые улицы, даже не видно птиц, кошек, собак. И никаких звуков. Но чувствую, меня кто-то преследует, оглядываюсь – никого, только вроде тень мелькнула.

Иду быстрее, мне все тревожнее, даже страшно. Резко обернувшись, успел заметить блеск лезвия в руке преследователя. И кажется, он не один. Бегу.

Вижу церковь, я к ней – там спасение. Дверь вроде открыта, но открыть не могу. Я – на колокольню. Узкие, крутые каменные ступени, а еще выше – деревянные, ненадежные, прогнившие, ломаются под ногой. Слышу, погоня все ближе. Выбираюсь на самый верх колокольни. Куда теперь? Далеко внизу – море. Что делать?

Уже вижу своих убийц: они не прячутся, длинные ножи на виду, ухмыляются – куда ж я денусь! Крепко зажмуриваю глаза и падаю вниз, в море. Выныриваю, ложусь на спину, раскинув руки, смотрю в небо. И слышу из выси голос, женский:

– Не бойся!

В каком-то давнем сне услышал и запомнил только три слова: «Благословение не проходит».

2008 год. «Чеховка» (библиотека имени Чехова, где я часто бываю). Выступаю перед залом. Спрашиваю, глядя не на публику, а куда-то вверх:

– Почему человек себя убивает? Почему жизнь без меня убывает? Почему жизнь невыносимой бывает?

2004 год. Приснилась кошка. Откуда она взялась? Ни у родителей моих, ни у меня никогда не было кошки. А тут не отходит от меня, то одним боком трется о ногу, то другим, нежно мурлычет и смотрит влюбленно. Шкурка как у серебристой норки – благородно-серая, с жемчужным отсветом. Глаза огромные, как у турчанки.

Так длится несколько дней. Кошка все не отходит от меня, ничего не ест, только ластится. Но я почему-то выношу ее на лестницу, к мусоропроводу, и крепко затворяю за собою дверь. С облегчением.

2007 год. В памяти осталось только: «Паруса поднять – и всемогущи!»

2008 год. Что-то ботаническое… Про парные плодоножки корейского красного клена: их листья, падая, как-то по-особому планируют. Листья одного дерева, опадая, планируя, падают в одно место, в кучку. Просто смотрю, как падают листья. Узор каждого листа – свой, неповторимый.

2008 год. Я – в Монголии. Пешком, верхом, на машине? Не помню. Отары овец. Монголки их доят и молоко выливают в реку, она вся белая от молока, сама молочная. Зеленая трава. Лежат свирепые пастушьи собаки.

– Это не собаки, – объясняет старый монгол, – это барсы.

Я пригляделся: действительно барсы, поднялись, пьют молоко из реки, на овец и не смотрят.

– Скоро увидите одно удивительное место, – продолжает старик. – Мы называем его «Самая высокая земля».

Почему-то сразу догадался, что это гора черепов, свезенных по повелению Чингисхана из всех завоеванных мест. И засыпано это землей из тех мест, и эта гора поросла цветами тех мест. И далеко с вершины видно всю степь…

2007 год. Говорю кому-то, что хочу каждый день устраивать себе двухчасовое молчание, стоя на коленях. Показываю на пол: может, мне сюда подстелить что-нибудь? Может, коврик?

А мне:

– Ты лучше молчание положи.

2007 год. На крыше соседнего дома вроде дачи кладут новый шифер. Один лист упал, рабочий ругается. Другой рабочий тянет ему второй лист. И тот разбивается. Оба матерятся.

А я им в окно кричу:

– Эй, мужики! У меня ваши матюги в глотке торчат! Вот где! Пожалуйста, не материтесь!

– А как же?! – оба таращат глаза: как же работать-то?

– А так. Молча работайте. Нехорошо это. Господь ведь всюду, каково Ему ваши матюги слушать? У меня сейчас урок музыки, дети… Интонационный контекст нарушается.

2001 год. Летний лес в средней полосе России – радостный, яркий. Вдруг вижу видения: высоко над вершинами деревьев – колокольня, но на вершине вместо купола, на штыре вместо железного креста – самолетик По-2, «кукурузник». Однако он не из фанеры, перкаля, дюраля, а из какого-то облачного вещества. Через минуту видение исчезает, а что-то радостное во мне остается.

2005 год. Универсам скоро закроется, я спешу. На первом этаже – огромный рыбный отдел: свежая рыба в ледяном крошеве, разделанная, и копченая рядом. Меня привлекает огромное филе рыбы под названием «хектон». Думаю: про хек я знаю, а что это за хектон?

А вообще-то мне надо на второй этаж, в книжный отдел – иногда перед самым закрытием «выбрасывают» что-то интересное. Ага! Вижу толстенный том в белой суперобложке. Читаю: «ПОТОП. Интеллектуал между двумя этажами».

2001 год. Даже не сон, а какая-то настойчивая мысль во сне – про какой-то Закон завершения, не то Закон дней творения. Что-то о том, что все созданное обретает свою энергию, эманацию, способность к движению, развитию. А контрольный пакет при этом все-таки остается у Творца.

2004 год. Лишь одна фраза запомнилась: «Ох, греки, много воли вы взяли!»

2003 год. Я с товарищами в море, на маленьком кораблике с мачтой и парусами. Подваливает судно побольше нашего, с него к нам сходят моряки-офицеры и вручают фотографии химика Глаубера с какими-то сведениями про него, что он первым описал несколько черноморских ветров:

– Это вашему гидрографу.

То есть мне. Мне и передают. Фото химика наклеено на небрежно обрезанный поролон.

Заметив мое удивление, офицер объясняет:

– Это от вандализма.

Проснувшись, смотрю в Большом энциклопедическом словаре: «Глаубер Иоганн-Рудольф (1604–1668) – немецкий врач и алхимик, улучшил производство селитры, стекла, уксуса; получил различные хлористые металлы, глауберову соль».

И сразу вспоминаю «английскую соль» (сульфат магния). В класс вошла (1949) медсестра с банкой этой самой соли, очень горькой, и по чайной ложечке сунула в рот каждому, велела проглотить; нам было лет по восемь. Медсестра сказала, что это от глистов. Многие дети тогда страдали от глистов, многие рахитом болели.

2004 год. Карьер, котлован. Мой провожатый поясняет:

– Здесь сейчас щебень берут, а раньше лес был.

Вокруг все вырублено, выкорчевано, словно война все искорежила. А воздух таежный, хвойный. Тува? Алтай?

Впереди люди толпятся. И мы подходим. Оказывается, жена моего проводника удит рыбу удочкой в озерке. Он что-то ей говорит, она молчит. А какая-то женщина прижалась щекой к еще живому, но безголовому судаку с мокрой чешуей и словно баюкает рыбину, как дитя, и плачет. И бабы вокруг смахивают слезы: то ли жалеют, что у той женщины деток нет, то ли она помешанная, то ли им жаль, что рыба без головы, а другой большой рыбы нет, в ведре только мелочь всякая.

2007 год. Чертаново. Я на лоджии нашей квартиры на 10-м этаже. Курю. Громадный экскаватор выгрызает громадным ковшом фундамент, огромная трещина в стене, уже до третьего этажа. Думаю, сейчас дом рухнет.

И он ухнул, как кабина лифта в шахту. Тьма. Летим в кромешную преисподнюю. Мысль: ведь нас раздавит! Там же, в ядре Земли – кипящая магма!

Летим. Пытаюсь считать: ускорение свободного падения = 9,8 м/сек. А летим уже три-четыре минуты. Это сколько же получается? Не меньше чем 2 км.

Вдруг – остановка. Не удар, но встали твердо. Какой-то тоннель. Иду. Выхожу – город! Небо, широкая река, дворцы, храмы, люди… Санкт-Петербург?

Спрашиваю прохожего:

– Что это за место?

– Архангельский город.

Так и сказал: не город Архангельск, а Архангельский город.

2005 год. Не то букинистический магазин, не то выставка. Много ученых мужей, говорят о русской старине, о Льве Толстом, о Будде, о Конфуции, о каком-то армянском священнике и собранной им библиотеке.

Потом все встали в очередь, словно за благословением или проститься с покойным. Я тоже тут. И прошу старенького священника в застиранной рясе надеть на меня крестик на тонкой веревочке.

Он смущенно отговаривает меня, как неразумного ребенка, захотевшего игрушку:

– Зачем тебе? Он же, крест-то, тяжелый. Да и надевали его уже на тебя, а ты снял.

А я горько плачу, падаю перед священником на колени, сам надеваю на себя крестик и обещаю:

– Я больше его не сниму.

– Я знаю, – отвечает священник.

2003 год. Запомнил только стишок:

Был тощий колос и тучный колос.

Был голод и сытость была.

Был сон и во сне был голос:

– Вардванчик, что за дела? 


Читайте также


Закрыть глаза и смотреть. Нам снится то, что хочется снам

Закрыть глаза и смотреть. Нам снится то, что хочется снам

Вардван Варжапетян

0
5579
Утечки персональных данных могут угрожать даже жизни

Утечки персональных данных могут угрожать даже жизни

Анастасия Башкатова

Россиян, оставляющих в Сети свои сведения, пытаются киберзащитить

0
3179
Пять книг недели

Пять книг недели

0
5816
Экологическому «Робин Гуду» грозит экстрадиция в Японию

Экологическому «Робин Гуду» грозит экстрадиция в Японию

Данила Моисеев

Пол Уотсон рискует поплатиться за радикальные методы борьбы с китобоями

0
3409

Другие новости