Сергей Шаргунов Что-то нехорошее замелькало в воздухе еще за неделю до выхода сериала на экран. Реклама на троллейбусных остановках, на последних страницах глянцевых журналов была по-настоящему ужасна. Все эти изображающие трагедию, но на самом деле совершенно бессмысленные лица «казаков», заломленные руки, силуэты голливудских див, про которых режиссер решил, что достаточно просто извалять их в грязи – и вот вам, пожалуйста, Аксинья, Наталья, Дарья┘
Первую серию смотрели, пожалуй, все уважающие себя любители Шолохова, со второй общество разделилось на тех, кто во время показа звонил знакомым со словами: «И как вы можете смотреть это мерзкое издевательство над великим романом?», – и тех, кто отвечал: «Ну, надо ж досмотреть, вот плюемся, а все равно смотрим».
Вместившая в себя всю первую часть «Тихого Дона» первая серия была показателем – своего рода лакмусом. Она содержала в себе смысловую и образную квинтэссенцию всего фильма. Остальные, и вправду, можно было не смотреть. Стало совершенно понятно, что, пускай фильм и задуман, и отснят Сергеем Бондарчуком, но смонтирован Федором, которого в очередной раз захватила игра в этакий гламур-на-крови. Так уже было в «9 роте» – полтора часа на экране одни мачо, и они плачут, и клюквенная кровь пронзительно выступает на их раненых загорелых, предусмотрительно выбритых торсах. Собственно, ничего плохого в таком кинематографическом гламуре нет – это стиль Федора Бондарчука, которым он знаменит и выделяется из неинтересной массы отечественных киношников. Дело в другом.
Говоря грубо, существует два типа творческой деятельности – это обслуживание текущего момента и окучивание своего маленького в этом моменте местечка. И прорыв в вечность. Михаил Шолохов, начавший работу над «Тихим Доном» в восемнадцать лет, уже давно в вечности, и ему, разумеется, безразлично, как истолковал его роман вырвавшийся из совка в солнечную Италию Сергей Бондарчук. Тот абсолютно искренний протест, что вызывает у многих сериал Бондарчука, происходит не из примитивного пиетета, который якобы наше отсталое общество питает к писателям (никто никакого пиетета ни к кому не питает), а из труднообъяснимого соприкосновения с лучом вечности, коим «Тихий Дон» отмечен. А это такая хитрая материя, что любой прочитавший книгу имеет полное право сказать телевизору: «Врете вы, батенька, не такая она была, Аксинья» – и будет прав.
Возвращаясь к творческому обслуживанию исторического момента, Сергея Бондарчука хочется чуть-чуть ласково пожалеть. Безусловно, талантливый, мощный режиссер, он был обычно и походя пнут советской властью. Возможно, он согласился участвовать в иностранном проекте еще и потому, что устал от серости, тупости, чернухи, которая во времена его режиссерского заката демонстрировалась в отечественных кинотеатрах. Разве один Бондарчук верил в то, что на Западе все по-другому? Жизнь красивее, краски – ярче?
Разве эта нарочитая яркость костюмов, пасторальные «донские» пейзажи, где трава очень зеленая, а вода чересчур голубая, не есть человеческий протест Сергея Бондарчука против сплошного серого кинематографического полотна, которое являет собой какая-нибудь «Интердевочка»? Да и в конечном счете, разве решение создать, расцветить, переиначить – это (за исключением совсем уж циничного зарабатывания бабок) не тоска по вечности, не острое желание в ней быть?
Желания же неподсудны.
Тем более что сегодня – последняя серия. Ничего страшного не случилось. И не случится.
