Бронзовый дух Юрия Мамлеева

Лауреат премии «Нонконформизм» 2011 года Игорь Яркевич вручает диплом лауреату премии «Нонконформизм» 2014 года Юрию Мамлееву. Фото Павла Сарычева

В этом году не стало сразу двух лауреатов премии «Нонконформизм» разных лет – Зуфара Гареева и Мариэтты Чудаковой. Что тут сказать или поделать? Увы, ничего не поделаешь. В этом году много чего и кого не стало, да и в прошлом тоже. Время такое, а еще и пандемия навалилась. Но не только плохое было в этом году, правда, оно тоже из раздела воспоминаний. В этом году, 11 декабря, исполняется 90 лет со дня рождения писателя, лауреата премии «Нонконформизм» Юрия Мамлеева. Увы, так же ушедшего от нас в 2015 году. Вот уж поистине – настоящий нонконформист слова, духа и дела. Человек удивительно тихий и мягкий, но и удивительно сильный. Прозаик совершенно чудесный и волшебный, хотя сказки его, конечно, страшные.

Представляя российское издание романа «Шатуны», Юрий Витальевич сказал: «Этот роман – работа в черном… То, что оккультисты Средних веков называли nigredo…» Знакомые с их терминологией знают, что nigredo – это первая ступень магического мастерства, первый этап великого делания. За ним следует albedo, или работа в белом. И наконец – rubedo, работа в красном. Но у Мамлеева потом был сборник рассказов «Черное зеркало». Снова nigredo. Увы, в России трудно, а может, и невозможно работать в белом и красном. Однако работа в черном – самая опасная. Нужно подчинить себе темные силы, заставить работать на себя и при этом не поддаться черноте самому. Это удалось Фаусту у Гете… А в наше время Юрию Мамлееву. Он подчинил себе всю русскую нечисть и держал, словно на привязи. Теперь она на свободе. И это было заметно уже на его поминках. Об оккультном взгляде на творчество Юрия Мамлеева читайте в очерке «Русский Фауст», который мы планируем напечатать в будущем году.

Да, пока Мамлеев, был жив, в России дышалось легче.

Предлагаем вниманию читателя воспоминания о Юрии Витальевиче Мамлееве Андрея Бычкова – еще одного лауреата премии «Нонконформизм».

«НГ-EL»

Мамлеев любил борщи. Ходил он в черном драповом пальто. По улицам передвигался медленно, шаркал. И даже если оглядывался по сторонам, то улицы были не главное. Передвигался он где-то в себе. Улицы были в нем. В разговорах он много молчал, часто даже поддакивал, кивал, поощряя рассказывать, и казалось, что он где-то не здесь, только одной частью, малой какой-то, и присутствует. А в основном – отсутствует. Вдруг он начинал говорить – нет, он был, он был с вами – он начинал говорить, это была чистейшая, ясная мысль.

Был у него пушистый персиковый кот Васька, оставлял волосинки на брюках. И даже когда сидели мы как-то с Мамлеевым в ресторане, видел я эти ворсинки на брюках. Рассказывал я тогда Мамлееву про Шварцкоглера, венского акциониста, как он отрезал от члена кусочки и посылал сам себе по почте. Чрезвычайно заинтересованно Мамлеев слушал, кивал, нарезал, придерживая вилкой на тарелке мясцо, хмыкал, посмеивался. Шутили, помню, мы над Шварцкоглером.

Быт и бытие были стихиями. Из комнаты в комнату простирались они. Переходил Мамлеев из комнаты в комнату. Звал: «Маша! Маша! Ты где?» Маша рассказывала нам про жизнь в Америке, показывала фотографии. Слава богу, что это еще можно увидеть, вспомнить, почувствовать заново эту мамлеевскую вещность и вечность, метафизику быта его, есть замечательный документальный фильм Валентины Бек – «Вести с того света». Обязательно посмотрите.

Невероятно притягательный был это человек. Удержаться от его притяжения метафизического и не завращаться вокруг него, не затанцевать на краю его бездн было невозможно. В его произведения я буквально провалился тогда, читал их запоем, читал «Шатуны» не дыша. Я ненавидел весь этот уродливый, навязанный нам кем-то мир и в русских рассказах и романах Мамлеева находил отдушину для своей ненависти. Значит еще есть художники подлинного мира, думал я, а теперь уже и знал наверняка, и значит литература – дело не совсем потерянное. Сошлись мы с Мамлеевым на нашей проклятой русскости. Дотягивалась она от Адвайта-веданты до складок Делеза, я тогда только вернулся из Индии. Кружил вокруг мамлеевского метафизического ядра как бодрийяровский электрон, кружил на околопостмодернистской (или скорее – анти) орбите. Я был отчасти уже патафизик, а он был классический традиционалист. Притягивал он «высшим Я», отвечал на кружения мои на «рене-геноновском» языке. Познакомился я с ним в начале 2000-х.

У меня был индуистский роман – «Дипендра» и несколько новых рассказов, также и повесть «Пхова» о прохождении буддийской практики смерти, я попросил его почитать. Маша зачитала ему вслух мой «Русский рассказ» (сам он уже не мог, не позволяли глаза). И он сразу позвонил мне и сказал, что рассказ очень его впечатлил, что я, конечно же, сильный писатель и свое видение у меня есть. И попросил, чтобы я записал «Дипендру» ему на аудиокассету. Прослушав, согласился с радостью написать предисловие. Написал, что я уникальный писатель. В каком-то смысле Мамлеев крестил меня на русскую литературу во второй раз. Безмерно благодарен я Юрию Витальевичу. Разумеется, я стал приезжать к нему в гости все чаще. Были такие дни рождения его, которые мы отмечали в узком кругу – Юрий Витальевич, его очаровательнейшая Маша, один из старейшин дзогчен-общины Сергей Рябов, друг его близкий Женя Лукьянов и я, метапататеорфизик со своей любимой Юлечкой. Славные были времена! Где они?

Мамлеев выявил и обозначил фундаментальный горизонт. Он угадал эпоху. У нас отнимали реальность. И дух захотел снова восстать, как до этого в последний раз пытался восстать он в Серебряном веке. Обнажилась вдруг метафизика, он угадал. Это было бронзовое восстание, засвистели откровенно мамлеевские бездны. От бездн стало радостно, свежо и хорошо на душе. Хотелось пить и веселиться, хотелось жизнию играть!

Мне иногда становилось страшно, насколько Мамлеев велик, с каким неудержимым благоговением к нему все стремятся, и я удивлялся про себя, как это так получилось, что судьба свела меня с таким великим писателем? И что я его друг!

Он мне помогал не раз. В 2015 году он выступил на презентации моей книги «На золотых дождях» в магазине «Циолковский». Это было последнее его публичное выступление на людях. Я не знал, что дела его уже очень плохи, и попросил его выступить. Он сказал мне в телефонную трубку: «Ой, Андрюша, я, конечно, обязательно приеду». Я слышал, как там, в комнате, рядом с ним Маша воскликнула – ну куда ты поедешь, ты же из дома уже выйти не можешь? Но он снова упрямо повторил: «Я приеду!» Маша перехватила наш разговор, стала говорить, что Юра очень болен… Я, конечно, и не надеялся, что Мамлеев приедет. Но он приехал! Мы заносили его на руках на третий этаж, где находится книжный магазин. Это был его последний – при жизни – подарок мне. Выступление было опубликовано по его же желанию, «Шаги будущего» – так оно называлось. А через месяц Мамлеев уже был в больнице, откуда не вышел…

Я навещал его в последние недели его жизни. Это было страшно, как быстро сгорел он, какая это страшная болезнь. Я почти не узнал его, когда увидел, как его выкатывают в холл на кресле-каталке. Но он улыбался, он был рад меня видеть и стал с жадностью расспрашивать, что в жизни нового, кто и как живет из наших друзей-приятелей, что происходит в мире. Я рассказывал, кто и как спешит. «Куда спешить-то, – усмехнулся он. – Впереди вечность». В какой-то момент, когда возникла одна из неловких пауз, я попытался что-то сказать из тех слов, которые всегда так трудно, так невозможно говорить, когда видишь, что человек умирает и знает, что он умирает. Мамлеев сурово меня пресек: «Не хочу об этом». И снова стал расспрашивать о России… И я увидел в нем воина, он был настоящий воин, и не только духа. Он терпел адскую боль, он переносил ее молча, мне рассказывала Маша. Вместо него плакала она. В последние недели я приходил к нему почти через день, и Мамлеев был неизменно бодр и даже весел. Когда уже оставалось совсем немного, он сказал мне, как смертельно раненный герой: «Я сделал все, что мог». Сидя на кровати, он бронзово видел сквозь стены. Он знал, что он останется в истории. Учиться надо у Мамлеева силе духа. Это был бронзовый дух бронзового века.

Я никогда не рассказывал и еще об одном его подарке мне, уже после смерти. Но я должен рассказать. Когда он умер, когда его уже не стало и когда не прошло еще 40 дней, Мамлеев сделал мне еще один подарок. Я вообще-то мало верю в разный там оккультизм. Но при всей трезвости ума сообщу. На исходе этих 40 дней я заканчивал свой роман. Герой и героиня должны были встретиться. По форме же, в которой роман развивался, это было никак невозможно. И это было бы вранье, если бы я в тех же энергийных формах дописал бы и финальную часть, где герои, подчеркиваю, должны были встретиться. Я пробовал и так, и сяк, и все получалась фальшь… Я сидел за письменным столом, и смотрел в окно, и вдруг вспомнил, что он говорил, как рассказывал однажды: он шел по улице и вдруг осознал, что все вокруг – не более чем одеяло, которое нужно просто приподнять, чтобы обнажилась истинная суть вещей. И я приподнял... И знаю, что Мамлеев, конечно, порадовался бы за тот мой роман. За открытое в концовке пространство, где я догадался, а он мне помог догадаться, – конечно, он, кто же еще, – как возможна встреча героев, когда уже кажется, что она невозможна.

Как бы я хотел посидеть сейчас с Юрием Витальевичем, потолковать. Подумать только – 11 декабря этого года Мамлееву исполнилось бы уже 90 лет. Кто, как не он, должен был бы жить долго? Мамлеев был единственный патриарх.

Андрей Бычков