Искренность компромисса

Евтушенко, конечно, в первую очередь поэт... Фото РИА Новости

18 июля исполняется 90 лет со дня рождения Евгения Евтушенко (1932–2017). Его поколение шестидесятников практически ушло, но живы многие, кто знал Евгения Александровича. И воспоминаний о нем написано немало. Евтушенко и сам был собственным биографом – и в мемуарной прозе (например, о его книге «Шестидесантник» см. в «НГ-EL» от 24.08.06), и, конечно, в стихах. Да, критики постоянно напоминают, что поэт и лирический герой – не одно и то же. Но большинство читателей в это не верят. А верят, что поэт пишет прежде всего о себе, о том, что пережил и перечувствовал сам. В случае с лирикой Евтушенко так и есть: это исповедь – вплоть до саморазоблачения. Хотя его искренность порой не без пафоса. Последнее касается в основном гражданской поэзии, и далеко не всем многочисленным поклонникам его творчества нравилось, что в последние десятилетия он все больше склонялся не к лирике, а к зарифмованным политическим памфлетам. Впрочем, Евтушенко и смолоду нравился не всем:

…Я ездил с женщиною

маленькой,

ей летний отдых разрушал,

под олеандрами и мальвами

ее собою раздражал…

Или:

Меня не любят многие,

за многое виня,

и мечут громы-молнии

по поводу меня.

Угрюмо и надорванно

смеются надо мной,

и взгляды их недобрые

я чувствую спиной.

А мне все это нравится.

Мне гордо оттого,

что им со мной

не справиться,

не сделать ничего.

С небрежною высокостью

гляжу на их грызню

и каменной веселостью

нарочно их дразню.

Но я, такой изученный,

порой едва иду,

растерянный, измученный:

вот-вот и упаду.

И без улыбки деланой

я слышу вновь с тоской,

какой самонадеянный

и ловкий я какой.

С душой, для них закрытою,

я знаю, – все не так.

Чему они завидуют,

я не пойму никак…

...хотя пробовал себя в разных жанрах – в том числе в режиссуре.  Кадр из фильма «Детский сад». 1983

Завидую я.

Этого секрета

не раскрывал я раньше

никому.

Я знаю, что живет

мальчишка где-то,

и очень я завидую ему.

Завидую тому,

как он дерется, –

я не был так бесхитростен

и смел.

Завидую тому,

как он смеется, –

я так смеяться в детстве

не умел.

Он вечно ходит в ссадинах

и шишках, –

я был всегда причесанней,

целей.

Все те места, что пропускал

я в книжках,

он не пропустит.

Он и тут сильней.

Он будет честен жесткой

прямотою,

злу не прощая за его добро,

и там, где я перо бросал:

«Не стоит!» –

он скажет:

«Стоит!» – и возьмет перо.

Он если не развяжет,

так разрубит,

где я ни развяжу,

ни разрублю.

Он, если уж полюбит,

не разлюбит,

а я и полюблю,

да разлюблю.

Я скрою зависть.

Буду улыбаться.

Я притворюсь, как будто

я простак:

«Кому-то же ведь надо

ошибаться,

кому-то же ведь надо жить

не так».

Но сколько б ни внушал себе

я это,

твердя:

«Судьба у каждого своя», –

мне не забыть, что есть

мальчишка где-то,

что он добьется большего,

чем я.

Снимок на память о несостоявшемся знакомстве автора (слева) с Евгением Александровичем.  Фото из архива автора

Конечно, по верховному замыслу Евтушенко даровитей Бродского, подлинней, в нем больше вещества первородной поэзии. Но Бродский отдал поэзии все, что имел, а Евтушенко – не все. Какую-то часть пожертвовал черт знает чему. Всякой всячине, всегда клубящейся вокруг».

Подробнее о жизненном пути поэта можно узнать (хотя основные вехи интересующиеся знают и так) из той же (пока доступной) «Википедии». Я же напоследок позволю немного личной отсебятины. Как сказала моя коллега, ей интереснее Евтушенко-человек, чем поэт. У меня наоборот: с Евтушенко-человеком я знакома не была, хотя встречалась дважды, а симпатия к его ранним стихам передалась от мамы. Ее молодость пришлась как раз на 60-е, и, как многие в этом поколении, она любила поэзию. Сама ничего не писала – только переписывала в тетрадку понравившиеся стихи. Там и Роберт Рождественский, и Белла Ахмадулина, и другие, но стихов Евтушенко больше всего. Мама же спустя годы рассказала о моей первой с ним встрече: полвека назад она гуляла со мной, двухлетней, а Евтушенко, приехавший в мой родной Томск «на гастроли», шел мимо. Не заметить его было трудно: из сопровождавшей его свиты поэт выделялся ярким красно-белым шарфом с кленовыми листьями – как на флаге Канады. На меня, увы, никакого внимания не обратил. Позже я проверила в интернете: Евтушенко действительно приезжал в Томск в 1972-м и, в частности, собрал очередной «стадион», в роли которого выступил местный Дворец зрелищ и спорта. Вторая наша встреча состоялась через 35 лет, в июле 2007-го, когда по приглашению литературоведа Станислава Лесневского я ездила в подмосковный Талдом написать репортаж о фестивале песни и поэзии «Серебряный журавль» в честь Сергея Клычкова (см. «НГ-EL» от 19.07.07). Евтушенко был самым почетным гостем и сидел в «вип-партере» – на обычной деревянной скамейке в первом ряду на лужайке у памятника Клычкову. Место рядом с ним сначала пустовало – остальные стеснялись соседства с мэтром. Потом, однако, осмелели и стали как бы ненароком поочередно присаживаться рядом, предварительно попросив кого-нибудь сделать снимок на тему «На фоне Пушкина снимается семейство» – то бишь «я и Евтушенко». Не удержалась и я. (Хотя Лесневский по окончании праздника предлагал нас познакомить, но я застеснялась. Да и зачем, собственно? Поэтов лучше знать по стихам.) Евгений Александрович, конечно, все понимал, но относился к этим «фотоинтригам» иронично-ласково, иногда молча посмеиваясь в объектив. Такое народное внимание ему явно нравилось. А снимок на память о нашем «незнакомстве» так и хранится вместе с маминой тетрадкой. Нет уже ни мамы, ни Евтушенко, а тетрадка со стихами есть. Наверное, мы последнее поколение, которому по наследству перешла любовь – или хотя бы интерес – к евтушенковской (и не только) поэзии. Хотя, возможно, ее читатели найдутся и через сто лет. Но об этом остается только догадываться.

P.S. Кстати, по паспорту Евтушенко рожден на год позже, чем на самом деле. Так что его 90-летие можно отмечать и в следующем году – в «официальный» день рождения.