И каждый из нас стал тих

На разрыв души и рубахи. Фото Екатерины Богдановой

Как же все-таки приятно поздравлять своих товарищей и коллег с круглыми датами. Что называется – всегда бы так. По 50 мы, авторы и герой этой статьи, уже отметили. Всеволоду Емелину 65. Значит, надо сначала отметить 65, потом 100, потом 150, а там видно будет. Но начнем со стихов. Свежий текст Всеволода Емелина называется «Февраль 2024-го года»:

Едва год 24-й

Ствол приставил в упор

А вокруг уже столько мертвых

Перебор.

Как же достал снег,

Вот это вот все, вот это

Но только берет разбег

Веселая эстафета.

И каждый из нас стал тих

В ожидании того порога

Когда мертвые перевесят

живых

На весах всемогущего Бога.

Кто виноват, сержант,

Что ты упакован в мебель?

Иммануил Кант?

Или Георг Вильгельм Гегель?

(…)

Мы жадно пили нефть

Жирную из горлА

Мы громко звали смерть

И вот она пришла.

Сколько еще народа

На этой земле, не счесть

У 24-го года

Поле для жатвы есть.

Увы, прав поэт. Очень грустно все это, но ничего попишешь. Всех перечислять не будем, да всех и не перечислишь. Каждый сам для себя решает – какая потеря наиболее важна, наиболее трагична. Единственная, кого все-таки назовем, – это поэтессу, нашу коллегу Елену Семенову. До сих пор не верится, что ее больше нет с нами.

Она вместе с Борисом Кутенковым и Николаем Милешкиным занималась проектом «Они ушли. Они остались». И теперь уже она сама – ушла из жизни. Но осталась стихами. Останется и память о ней.

Да, поэту, наверное, легче запомниться. Легче, проще сохранить о себе память. И это то, что если не успокаивает, то хоть как-то примиряет с потерей.

Всеволод Емелин не только наш близкий товарищ, но и вызывающий уважение и радость современник, поэт. Радость доставляет и творчество его, и сам он. Потому что жизнь поэта – это тоже творчество. Тоже стихотворение. И относиться к жизни поэта тоже, наверное, надо как к стихам. Мы уже писали про Емелина, надеемся, напишем еще, и не раз.

Как писал, кажется, Александр Межиров:

Все то, что Гете петь

любовь заставило

На рубеже восьмидесяти лет, –

Как исключенье,

подтверждает правило,

А правила без исключенья нет.

А правило – оно бесповоротно,

Всем смертным надлежит

его блюсти:

До тридцати – поэтом

быть почетно,

И срам кромешный –

после тридцати.

Может, и срам. Хотя нам почему-то кажется, что поэту – если это настоящий, талантливый поэт – всегда меньше тридцати. В любом возрасте. Поэт – даже умудренный и убеленный – это все равно ребенок. В крайнем случае подросток. Все-таки поэты пишут и на «взрослые» темы, а значит, несмотря на вечную юность и молодость – они не совсем дети.

Емелин пугает. Его не все любят. Его и цитировать трудно, он не стесняется в выражениях.

Напрасно щуритесь, уроды,

В мой темный вглядываясь лик.

Я сын глубинного народа

И этим истинно велик.

Стою пред вечною вселенной

С гармонией небесных сфер.

Весь в наготе своей смиренной

Глубокий предпенсионер.

Вот глобалист –

он крайне мелок,

Он предсказуем, как сапог,

Объект спекулятивных сделок,

А я чудовищно глубок.

(…)

Гостей сзывайте на поминки,

Кутью готовьте и блины.

Вы думали я из глубинки,

А я из самой глубины.

Это стихотворение написано несколько лет тому назад. Когда Всеволод Емелин действительно был еще предпенсионером. Что ж, порадуемся за поэта – он уже не предпенсионер. И он действительно не из глубинки, он москвич. Но поездил по стране. Окончил Московский институт геодезии, аэрофотосъемки и картографии. Работал по специальности. И не только по специальности.

На церемонии вручения премии «Нонконформизм»-2014. Всеволод Емелин (лауреат-2013), Андрей Щербак-Жуков, Владимир Покровский (лауреат-2014), Алиса Ганиева.  Фото Павла Сарычева

По мнению поэтессы и филолога Евгении Вежлян, Емелин «тонкий стилизатор и знаток поэзии, играет роль простого рабочего, пишущего понятные народу стихи». Это роль? Это такая маска? Или нет? Ведь он на самом деле вкалывал «на северах», как настоящий работяга. И спирт в отличие от любимого всеми нами Есенина не с бандюгами жарил, а с самыми настоящими работягами. Хотя, возможно, и с бандюгами тоже жарил… Трудно сказать что-то точно. Потому что любая маска – она тоже не на пустом месте берется. И стихи Емелина можно воспринимать «в лоб», как тексты парня с рабочей окраины. А можно – как стихи «тонкого стилизатора и знатока поэзии». Наверное, лучше согласиться с Евгенией Вежлян. Она не только поэт и филолог, она еще и вдумчивый читатель.

О Емелине пишут не так чтобы совсем мало, но, как нам кажется, недостаточно много. Он действительно очень сильный поэт в своем поколении. Однако далеко не все его хотят видеть в этом качестве и в этом звании. Уж больно он неудобный.

Мы назвали Емелина трибуном, в наше время не так-то просто быть трибуном. Впрочем, быть трибуном, похоже, в любое время непросто. А Емелин – трибун. Однако трибун необычный. Он тихий трибун. Скромный. Выходя на сцену читать стихи, он нерешительно мнется. Сам никогда вперед не лезет. Никогда не стремится использовать актуальность себе на пользу, как-то возвыситься при ее посредстве, привлечь к себе внимание. А выходит все наоборот… Он читает стихи тихо, а его все слышат. Одни радуются услышанному, других же услышанное раздражает до бешенства. Или бесит до трудно скрываемого раздражения.

Забавная история… Наш постоянный автор Андрей Юрков захотел подарить книгу Емелина на какой-то праздник своему преуспевающему брату. Купил книгу, прочитал ее полностью и дарить передумал – испугался шокировать. И не столько брата, сколько его супругу – уж больно она благонравная. Оставил книгу себе. И правильно сделал – ему она нужнее. Он писатель, ученый-химик, его шокировать трудно. Да, Емелин не для рафинированных дам. Ходят непроверенные слухи, что как-то на одном из коллективных концертов, услышав его выступление, одна известная бардесса отказалась выходить на ту же сцену. Ну так поэзия и должна тормошить души и умы…

Многие воспринимают Емелина исключительно как социального поэта. Это категорически неверно. Он бывает эпичен:

Когда тоскою сердце сжало,

Когда сгущается беда,

Я прихожу на три вокзала

И провожаю поезда.

С усильем сдерживая стоны,

Держась рукой за левый бок,

Смотрю вслед крайнему вагону,

Который мчится на восток.

Туда, где финишною лентой

Натянут каменный Урал,

Где возрастают президенты,

Где добывают минерал.

Он, как естественным забором,

Хранит волшебную страну.

Пусть невысоки эти горы,

Они уходят в глубину

В тех подземельях, как в могиле,

Поет магнитная руда.

Враги до Волги доходили,

А до Урала – никогда.

Там киловатты, кубометры,

Там малахит старинных чаш,

Хрустальный айсберг

Ельцин-центра,

И Уралмаш, и Уралмаш…

Там превратили государя

В зловонный пепел и золу,

Там останавливались арии

В своем пути на Шамбалу.

Он может быть ироничным:

Иду домой усталый и поддатый

И мысль несу в плешивой голове,

Как много стало женщин

бородатых

В печати, соцсетях и на ТВ...

Он способен на пародирование:

За рекой вставало солнце,

Пахли медом кроны лип,

И звенела цепь колодца,

И калитка скрип да скрип.

Вились птицы в небе чистом

Над лесною полосой,

И на встречу с коромыслом

Шла мне девушка с косой…

Иногда Емелин очень чутко пишет о любви.

Он бывает весьма лиричен. Но лирика его подобна лирике Маяковского. Тоже шокирует. Правда, Владимир Владимирович в основном писал о себе самом, о своих чувствах, а Всеволод Олегович и тут надевает маску. Или играет роль. Но получается не менее хорошо. Как, скажем, в «Скинхедском романе»:

Та любовь, короче,

Это полный крах,

Это как заточкой

Арматурной в пах.

Это как ослеп я,

И меня из мглы

Протянули цепью

От бензопилы…

Мы рады и горды жить в одно время с таким разноплановым и ярким поэтом. Рады дружить с ним. И рады поздравлять с 65-летием.