Чем-то похожи: один беленький, другой черненький

В удивительный мир детства Панова погружает читателя незаметно и спокойно. Фото РИА Новости

Панова и сама была человеком очень непростой судьбы, и «Сережа» кажется банальным набором трогательных картинок лишь на первый взгляд. В удивительный и забытый мир детства Панова погружает читателя незаметно, спокойно, разнообразно, утонченно.

Прежде всего, конечно, за счет языка изложения. «У девочек, что ли, бывают рогатки?» – так скажет только ребенок. Хотя и взрослые его прекрасно поймут. Важно, что автор использует «малышовые» словечки, обороты в предельно малых, гомеопатических дозах. Но при этом Панова говорит со своим читателем именно по-детски: искренне, внятно, сердечно, просто. Филологическая клоунада в виде полного перехода на «детский» язык была бы здесь неуместна.

Еще один традиционный прием, который нетрадиционно использует Панова, погружая читателя в детский мир, – юмор. Ирония автора в «Сереже» тоже детская: часто почти незаметная и направленная снизу вверх. То есть прежде всего на взрослых. Они, конечно, сильнее детей, но не лучше и даже вряд ли умнее. «– Неужели? – удивился дядя. – А я думал – братья. Чем-то похожи: один беленький, другой черненький...»

Мир «Сережи» огромен, притом что в нем «главнее совхоза «Ясный берег» ничего нет». И очень непрост. «Петухи клюются, кошки царапаются, крапива жжется, мальчишки дерутся, земля сдирает кожу с колен, когда падаешь, – и Сережа весь покрыт царапинами, ссадинами и синяками. Почти каждый день у него откуда-нибудь идет кровь. И вечно что-нибудь случается».

По повести «Сережа» Георгий Данелия снял одноименный фильм, и это тоже шедевр. Кадр из фильма «Сережа». 1960

А почему этот мир в основе своей все-таки радостен, светел – потому что в центре его сам Сережа. Он так добр, что вынужден, например, быть сам себе цензором. Зная наизусть «кучу книжек», «он не может перенести, как это дровосек и его жена обманом завели детей в лес, чтобы они там заблудились и не вернулись никогда. Хоть Мальчик с пальчик спас их всех, но слушать про такие дела невозможно. Сережа не позволяет читать ему эту книжку».

И даже знаменитое «Дядя Петя, ты дурак?» – всего лишь прояснение обстановки, очередное детское открытие. И типичная, кстати, ситуация: чем тяжелее, «неразрешимее» обстановка, тем нужнее чистый детский взгляд.

Больница торгует детьми, одна женщина купила сразу двух. Зачем-то она взяла совершенно одинаковых.  Эрастус Солсбери Филд. Супруга Пола Смита Палмера и ее близнецы. 1838.  Национальная галерея искусств, Вашингтон

Еще один художественный прием, благодаря которому Панова погружает читателя в детский мир, – композиция повести. Автор приближает главного героя к аудитории за счет замедления повествования, все более детального изображения событий. Читатель сначала наблюдает за Сережей именно по-взрослому: сверху вниз, издалека, с учетом предварительной характеристики. А затем постепенно становится вровень с ним и переходит в режим реального времени. Это видно даже по названиям глав. Первые две: «Кто такой Сережа и где он живет», «Трудности его существования», последние – «Накануне дня отъезда» и «День отъезда».

В этих последних главах (кульминации) Панова говорит о главном в человеческих отношениях. На первый, огрубевший, поверхностный, взрослый взгляд, желание Сережи ехать в Холмогоры – просто каприз: он же еще болеет, а климат там неважный и т.д. Однако Панова ясным, чистым, детским языком объясняет, что «они оставляют его не потому, что он расхворается, а потому, что он, нездоровый, будет им обузой. А сердце его понимало уже, что ничто любимое не может быть обузой».

Сережа подозревает, что после рождения брата его перестали любить, а в детском мире это равносильно смерти: «…меня закопают в землю...» Или, еще хуже: «…я вырасту, стану капитаном дальнего плавания, а Коростелев и мама будут жить плохо, и вот в один прекрасный день они приедут и скажут: разрешите дрова попилить. А я скажу тете Паше: дай им вчерашнего супу». И когда все идет к тому, что «они уедут, бросив его», спасает Сережу вневозрастной Коростелев.

Мир остается настоящим. Глядя на него глазами ребенка, Панова говорит как раз об этом – одном-единственном, вечно детском мире. Он и сегодня живет так, будто у него еще все впереди.