Афанасий Мамедов Это только кажется, что в "Детстве Люверс" Пастернака или в "Кошке под дождем" Хемингуэя нет сюжета. Он есть даже в таком, на первый взгляд, бессюжетном романе, как "Наоборот" Гюисманса. Казалось бы, простая вещь, но если нелады с сюжетом - ничего уже не спасет. Тот, кто считает сюжет делом подсобным, черновым, без которого высоколобый может запросто обойтись, - обречен на провал.
Быть может, пренебрежительное отношение к сюжету у литератора-интеллектуала, а вслед за ним и читателя-интеллектуала пошло от так называемых странствующих сюжетов и сюжетов примитивных, надуманных сказок для взрослых, вылившихся в душещипательные телесериалы. С другой стороны - все сюжеты странствуют, и все важны, примитивные в том числе, поскольку радуют домохозяек, разведенных училок и партийных деятелей, от здоровья и настроения которых мы все крепко зависим.
Эдгар По считал, что все написанное когда-либо оперирует числом сюжетов чуть более двух десятков. Лучший из которых - несвоевременная гибель молодой красивой девушки (случай Патриции Хольман в ремарковских "Трех товарищах"). Остальные - производные от них.
Борхес назвал два сюжета, в которых уже содержатся остальные: распятый на кресте, а затем воскресший пророк и затерявшийся где-то в водах Средиземного моря корабль.
А знаменитый французский актер Жан Габен, когда его спросили, что нужно для настоящего фильма, назвал всего три составляющие: сюжет, сюжет и еще раз сюжет!
Когда-то Чехов советовал Бунину отсекать начало произведения. Не надо, мол, как Толстой, писать: "Все счастливые семьи похожи друг на друга, каждая несчастливая семья - несчастлива по-своему". Начните сразу со слов: "Все смешалось в доме Облонских┘" Так верил Чехов в продвинутость российского читателя, что задолго до Эко выступал против обнаружения темы в названии произведения, эпиграфе, первых его строках┘
И тем не менее. Начиная роман с диссонанса - крылатый афоризм не только не попадает в ритм ни одной главы "Анны Карениной", но и всех когда-либо написанных романов "о любви", - оказывается прав именно Толстой. Следуя канонам древнеиндийского поэтического трактата, он указывает читателю, о чем история, какие из основных человеческих чувств будут задействованы в первую очередь. Хватает ли их у имярека, хочет ли он читать непременно этот роман или лучше ухватиться за господина Потапенко. Но это уже другая история┘
В минувшем веке, отличительной чертой которого была страсть к разрушению, заветам Аристотеля следовали даже такие ниспровергатели канонов, как Джойс, Набоков, Пруст, Кортасар┘ Никогда не подменяли начало темы кодой, а середину началом, хотя понимали всю их условность. И когда начинали словами "во-вторых" и заканчивали "во-первых"; и когда, играя в классики, предлагали изощренному уму иной способ прочтения, - перетасовывали главы: так обнаруживаешь за одной дверью другую, за небом Буэнос-Айреса - небо Парижа┘ Облако, плывущее куда-то туда┘ Если верить Валери, истина в силу своей недосягаемости и в то же время конечности, неизменности - банальна. Интересны, неожиданны и оригинальны лишь наши блуждания в потемках - они-то и есть тьма-тьмущая тем и сюжетов. Это и было крепко усвоено ХХ веком. Потому и появились в мировой литературе такие герои, как Ганс Шнир и Ник Адамс, Джей Гэтсби и Холден Колфилд, Лев Глебо┘ Глебович Ганин и Годунов-Чердынцев┘ Они-то и есть - сюжет, песочные часы человечества.
