Сергей Самсонов Огрубленно говоря, существует два основных типа авторов: «культурные» и «самородки», «сорняковые».
Культурный автор зависим от всех предшествующих пластов, от всего, что сделано в литературе «до него». По происхождению своему он знаком и с «классическими образцами», и с «новейшими веяниями» и прекрасно осведомлен, на каком витке, стадии развития находится художественная литература в данный момент. Он отдает себе отчет в том, как можно и как ни в коем случае нельзя писать сейчас, какие приемы, композиции и манеры повествования сделались достоянием сферы банального, а какие вполне применимы, приличны и по-прежнему остаются bon-ton’ом в литературе. А поскольку к настоящему времени в текстах многократно задействовано, а значит, и заезжено, выхолощено и засалено практически все, то культурному автору остается полистилистика, «бриколлаж» (или как его там?) – оперирование ограниченным или бесконечным набором всем известных величин, комбинирование отрывков из некогда авторитетных и освященных традицией текстов, «цитаты», скользящие полунамеки, перемигивания с «понимающим» читателем и попытки вырастить принципиально новый смысл из «перегноя» старых смыслов. (Немножко из Розанова, джойсовское «да» в конце главы, и получается ровно то, о чем говорит Михаил Шишкин как о литературе «следующего измерения».)
Писать с нуля, из ничего, как «первый писатель», культурный автор не может, он не может выйти из того поля литературных условностей, в котором находится. Так, к примеру, Набоков, культурный автор, начинает свой «Дар» словами «такого-то числа такого-то года», то есть просто и в лоб, но при этом тут же делает оговорку, что большинство немецких романов начинаются, мол, с даты, а русские авторы, в свою очередь, почему-то опускают две последние цифры в указанном годе действия. И это – необходимость, дань культуре, предшествующим текстам. Культурный автор обречен на оговорки и иронию, на шуточки по поводу того, что это, мол, уже было, – то есть на комплекс «влюбленного постмодерниста» согласно Умберто Эко. «Культурный» сравним с обезумевшим мелким офисным клерком, осужденным ежеминутно отвечать на телефонные звонки. «Пошло», «избито», «банально», «уже было»...
«Самородок» же, «сорняк» условий игры не то чтобы не замечает – он, как правило, о них и не знает. Садится и пишет: «Деревня лежала в полях...» Платонов (тут я рискую) – типичный пример «автономного» автора: органично присущий ему «способ говорения» предшествует последующей «начитанности», и, зная уже и Пушкина, и Толстого, и много кого еще, наш «инопланетянин» продолжает «дилетантствовать». «Приходит на пустую землю и творит мир заново». «Дилетанту» важно передать, ДОНЕСТИ, поведать – а не старание не оскорбить слух взыскательного читателя каким-нибудь неблагозвучием.
Оригинальность «самородков» произрастает из незнания об условиях игры; оригинальность «культурных» – из преодоления силового поля сказанного «до них». (Набоков работает с предшествующими «литературами», наполняет пустышку игры своим страхом смерти, своим бездомьем, своей тоской по «утраченному раю» России, своим отчаянием. Георгий Иванов – та же история: нарочито пошлый каламбур с отчаянием и тут же «отчаянье – приют последний», и вот уже после этих слов возникают парение, неповторимость голоса.)
Литературе нужны как первые, так и вторые.
