Ксения Крохина Имя писательницы Ольги Славниковой стало сегодня синонимом хорошего литературного стиля, добротной писательской манеры. Рецензии на ее книги пестрят, как правило, высокими эпитетами, которыми критики награждают, и совершенно обоснованно, щедрый и многослойный язык романов Славниковой. Но тут же добавляют, что это трудоемкое удовольствие – для избранных. Мол, пусть народ поглощает Минаевых и Донцовых, но находятся все же среди нас подвижники, которые непростым трудом чтения текстов писательницы окупают право качественной литературы на существование. Встречаются, конечно, и те немногие критики, которые этот самый язык разносят в пух и прах, объясняя в самых язвительных выражениях, что все это ненужные лингвистические нагромождения, что «ни слова в простоте┘» Так или иначе, славниковский язык, или, если брать шире, литературная манера, уже превратился в музейный экспонат, вполне походящий на эталон, на баночке с которым общими усилиями почитателей и недругов выведено: «Не для всех».
Все эти перекосы в оценке писательницы связаны, наверное, с тем, что язык произведений нельзя рассматривать обособленно от литературного целого. А целое это, в случае Славниковой, удивительно органично, легко для восприятия и питательно для ума. Стоит только настроиться на нужную волну.
Впервые особый, скрупулезный до головокружения почерк писательницы предстал перед критикой одиннадцать лет назад, когда ее первый роман «Стрекоза, увеличенная до размеров собаки» (изданный «Вагриусом») вошел в шорт-лист Букера. Простая на первый взгляд история жизни, а вернее, сосуществования дочери и матери, вросшая корнями в быт и четко очерченная безысходными буднями, стала для писательницы материалом беспощадного психологического анализа, вскрывающего внутренний мир героев вплоть до мельчайших капилляров. Пожалуй, уже в этой книги Славникова продемонстрировала свое главное «оружие»: сверхчувствительный микроскоп, под которым самые обыденные стороны действительности раскрываются в сложные, как ДНК, цепочки метафор.
Конечно, отправляясь в плавание по текстам Славниковой, нельзя не заметить маячащих на горизонте Джойса, Пруста, Фолкнера. Однако Славниковой на интуитивном уровне удается соединить в своих книгах постмодернизм, совершенно западный типа художественного мышления, с матерым русским колоритом. Последняя книга Славниковой «2017» (издательство «Вагриус») стала попыткой вживить в многослойный метафорический текст активно развивающийся внешний сюжет, детективную фабулу. Герои, некогда опрокинутые в себя, теперь оказываются опрокинутыми в напряженное действие. Преследования, убийства, экспедиции, любовь...
«2017» – это роман-антиутопия. Славникова лихо конструирует модель недалекого будущего, в котором у власти стоит президент – очередной клон «великого Путина», на площадях красуются свежеотлитые дзержинские, а дикторы по телевизору говорят с интонациями передачи «Спокойной ночи, малыши!», потому что в стране «почти не осталось новостей», в то время как по городам гуляет странный «глюк» ряженой столетней революции, втягивающий людей в кровавую ролевую игру. Славникова обличает без стеснений, не боясь излишней прямолинейности, целясь на «здесь и сейчас», – будь то политика, бизнес или личные отношения людей.
Обособленной жизнью, отдающей романтикой прежних лет, в романе живут хитники – незаконные добытчики драгоценных камней. Многостраничные рассказы о горных экспедициях выдают в авторе умение создавать качественное приключенческое повествование, по которому давно соскучился русский читатель.
Затеянная в традиции большого русского романа, книга держится на устойчивом каркасе: автор умело перемежает созерцательные, медитативные описания с напряженными эпизодами «экшна».
Особый вкус книге придает тот самый колорит русской жизни, характерный для славниковских романов. Книга пропитана фольклором. Главный герой камнерез Крылов – вечный Данила-мастер, русский правдоискатель, который самоотверженно ищет «настоящности» в суррогате современной жизни, но находит ее только в холодных горных кристаллах.
Фольклорный мистицизм, сопровождающий героев на протяжении книги, Славникова сплетает с чертами фэнтези. В общем-то, это и делает из «2017» антиутопию. Однако в результате славниковские герои, вынужденные тащить на себе социально-экологический пафос антиутопии, в чем-то теряют. Героям как будто душно в этих заданных координатах проблематики. Как будто не хватает художественного импульса их странным поступкам и мыслям, чтобы те выглядели адекватно миру романа. Крылов, запирающийся в квартире, где он прячется от вездесущего Бога, или его таинственная возлюбленная Татьяна, с которой они за несколько месяцев бурного романа так и не знакомятся толком, боясь стать «слишком реальными». Им обоим суждено под финал разыграть довольно схематичный сюжет, смазывая все психологические тонкости: она бросает его ради возможности жить вечно. Так что за законы жанра все-таки пришлось платить, причем самой сильной чертой славниковских романов – психологизмом.
Во всяком случае, проза Славниковой – это всегда смелый опыт, освоение новой художественной действительности посредством изощренного языка. Ее метафора – не случайная завитушка для утяжеления фразы, а винтик мышления, остро подмечающего сиюминутные и непреходящие вещи. Ее герои, при всей своей экзистенциальной потерянности, всегда имеют точную прописку в русской действительности, в сегодняшнем дне.
