Сергей Алхутов Один из парадоксов известной мне части литературы заключается в том, что сильнее всего воздействуют на читателя, как правило, тексты, по мнению писательского сообщества, отстоящие от Литературы всего дальше.
Братьев Стругацких традиционно считают фантастами, а значит, как бы и не совсем писателями (в лучшем случае, «писателями-фантастами»). При этом на их романах воспитано уже не одно поколение ≈ а воспитание, вероятно, труднейшая для писателя и плодотворнейшая для читателя форма воздействия первого на второго.
Ведь писатель не может воздействовать на читателя иначе чем через текст, он ограничен в выборе средств – средства воздействия на читателя могут быть только языковыми, а значит, заведомо дистанционными. Языком приходится привлекать читателя, внедряться в его душу, заставлять ее работать и работать, возможно, больше, чем она привыкла, и, возможно, снимать стружку с самой себя. Но при этом и работает читательская душа с собственным либо хотя бы родственным, а значит, не отторгающимся, а естественно плодоносящим материалом. Что ж... для плодоношения иногда необходимо обстругать привой и выщербить подвой.
К одному из поколений, воспитанных на романах Стругацких, принадлежу я. Что выросло во мне благодаря их книгам?
Вероятно, то, что можно назвать общей интеллигентностью.
Обратим внимание на главных героев произведений Стругацких. Кажется, лишь в двух случаях это люди без высшего образования – «кадет» Юра в «Стажерах», вакуум-сварщик Вяземского завода металлоконструкций, и герой детской (на мой взгляд, довольно слабой) «Повести о дружбе и недружбе» Андрей Т., не успевший еще окончить школу. Прочие – геологи (Быков из цикла ранних «космических» романов), историки (Антон – дон Румата из «Трудно быть богом»), лингвисты (Вадим из «Попытки к бегству»), программисты (Александр Привалов из «Понедельника...»), писатели (Феликс Сорокин и Виктор Банев из «Хромой судьбы») и т.п.
Все они – люди в высшей степени порядочные, порядочные по-интеллигентски. У них крайне сложные взаимоотношения с тоталитарной властью, включая мелкую административную, они верны своему слову и часто встают перед моральным выбором из двух возможностей. Разумеется, далеко не всегда они выбирают между явным добром и очевидным злом – случается, и между грязью и кровью («Трудно быть богом»), и между страстью к познанию и человеческим достоинством (повесть «Извне»), а то выпадает и не столько моральный, сколько технологический выбор между немедленностью действия и его эффективностью, между революционностью и прогрессорством («Обитаемый остров»).
Лишь в одном из своих произведений Аркадий и Борис Стругацкие подводят героя к выбору третьей из двух возможностей – в полупьесе-полуповести «Пять ложек эликсира». Один из персонажей, Иван Давыдович, предлагает главному герою Феликсу Снегиреву «...сейчас сделать выбор: умереть или стать бессмертным». Выбор обусловлен тем, что источник бессмертия – родник в одной из пещер в Крапивкином Яру – может обеспечить одновременно лишь пятерых. Так что бессмертие Феликсу достанется ценой убийства. Сперва он сопротивляется выбору: «Я вообще не хочу выбирать», «Ни вы, ни я не имеем права решать, кому жить, а кому умереть», «Делайте что хотите. В «шестой лишний» я с вами играть не буду» – показательны частицы «не» в каждой из этих реплик. Но постепенно, мало-помалу Снегиреву открывается третья возможность – стать главным хранителем тайны источника в Крапивкином Яру. «Помыслить ведь страшно, что будет, если тайна раскроется и к Источнику прорвется хоть один настоящий, неукротимый, энергичный, сильный негодяй!..»
Впрочем, идея третьего из двух, как мне кажется, у Стругацких дальнейшего развития не получила. Герои, выписанные ими вместе и порознь (под псевдонимами) в конце 80-х, 90-е и 2000-е годы, вновь выбирают одно из двух. Стать или не стать властителем, если твоя власть несет другим благо? («Поиск предназначения»). Подчиниться или не подчиниться грубой силе, если то, что она навязывает, очевидное благо? («Бессильные мира сего»). Есть даже герои, живущие без выбора, уже свой выбор сделавшие, – таков учитель Георгий Анатольевич Носов («Отягощенные злом»). Пила сильнее, но прав всегда ствол – и Г.А. предстает перед читателями уже выбравшим между силой и правдой. Он готов стать щепкой, стружкой, опилками, но не пилой. Однако выбор одного из двух – был.
Такая дихотомичность, заведомая дуальность мира выписана Стругацкими с помощью чарующего разнообразия художественных приемов. Например, с несобственной прямой речью, со свободной сменой нарративных позиций я впервые столкнулся именно у Стругацких, а прием, который можно назвать «нерассказанная история» (в «Жуке в муравейнике» доктор Гоаннек рассказывает Максиму Камереру несколько историй, которые сам Максим в тексте называет лишь номерами), встречал, кажется, только у них.
Зачарованность читателя – несомненный признак таланта писателя. Но читатель (особенно если сам он человек пишущий) имеет право на собственное мировоззрение. А читатель достойный может спорить с автором.
Сейчас я уверен в том, что необходимость выбирать одно из двух – это тупик. Третий никогда не бывает лишним.
К сожалению, мне неизвестен автор, который показал бы это с художественной убедительностью. Многие современные фантасты (например, Лукьяненко) вслед за братьями Стругацкими несут читателю идею дуальности мира.
А если неоткуда брать третьего – видимо, стоит его создать. Может быть, выстругать из самого себя.
