Дмитрий Кралечкин Десять докладов, написанных к международной конференции по философии, политике и эстетической теории «Создавая мыслящие миры», проведенной в рамках 2-й Московской биеннале современного искусства. – М.: Издательская программа «Интерроса», 200, 192 с.
Философская конференция «Создавая мыслящие миры» прошла 17–18 ноября 2006 года в рамках подготовки Второй московской биеннале современного искусства (1 марта – 1 апреля 2007 г.). Длинное «бюрократическое» название итогового документа, то есть сборника из десяти прочитанных докладов, фиксирует отсутствие общепонятных «результатов». Скорее уж на ум приходит заголовок какой-нибудь диссертации по точным наукам. Впрочем, жанру «итогов конференции» и «габилитационных работ» здесь противоречит слишком многое – в том числе и великолепное качество полиграфии, бумажная роскошь, говорящая о том, что подобные книги уже выключены из экономического оборота. Их читают, ими не торгуют – хотя «куда деваться»? Об этом и речь.
Сборник представляет собой не столько книгу для публики, сколько фрагмент ведомственной (или деловой?) переписки или, возможно, фотоальбом с лицами и веселыми сценками компании, развлекавшейся на уикенде. Однако во время этого уикенда решалась не в первый и не в последний раз задача обнаружения ПУБЛИЧНОГО места философии. Слабеющая связь последней со своими традиционными ареалами – «академией» или «ликеем» – демонстрируется тем, что философ, теоретик уже включены в «современное искусство». Они «думают вместе». И весь вопрос в характере этого включения – в качестве элемента инсталляции, в виде критика, зеваки, ценителя и т.д. Неясно, что могут и чего хотят философы – стать большой роскошной рамкой для не всегда лицеприятных опытов «современного искусства» или в целях большей рыночной отдачи составить одно из фиктивных, инсталляционных мест большого продукта под названием «contemporary art».
Эту задачу – определение места философа в продукте «искусство» – предлагается решать несколькими стратегиями. И здесь наиболее важна именно видимая стратегия, со-отношение, а не содержание докладов. Большинство западных участников сочли бы вопрос «места теории на биеннале» почти тривиальным. Философия – не служанка искусства и уж тем более не тотализатор его смысла. Искусство в таком случае – скорее просто одна из «кафедр», с которой говорится то же, что и в любом другом месте. Гораздо более чувствительны к перформативным и структурным моментам своей деятельности отечественные теоретики, не столь уверенные в возможности распространения своей однообразной (в хорошем смысле слова) речи на всевозможные «площадки».
Например, Валерий Подорога, похоже, готов поставить под вопрос свой собственный статус «российского философа класса А», проводя незатейливую мысль, что современным философом является тот, кто успевает быстрее других донести до публики свой мыслительный рефлекс (вероятно, в таком случае успешными философами могут считаться блоггеры-тысячники, но никак не сам Подорога). Правда, еще более важен для него проект возвращения к опыту, который в случае ГУЛАГа остается скрытым именно своей предельной откровенностью. Не стремится ли Подорога отрицать Холокост как синоним «опыта XX века как такового» «Русским ГУЛАГом»? «Холокост ГУЛАГом поправ»? Такой вариант негационизма был бы интересен, но в «рамках» биеннале он выглядит как жест несколько занудного отстранения и «нехотения» Или же речь о ГУЛАГе как российской рефлексивной Шангриле, изгаженной многословием holocaust studies?
Другие отечественные участники выбирают стратегии попроще. Так, Михаил Рыклин ограничивается рефлексией над прочитанным – в данном случае прочитанным Бодрийяром (не без небольших примесей других авторов). Место философии и деятельности философа устанавливается в переходе от цитаты по поводу «события» или «терроризма» к «Норд-Осту» и Беслану. Философ – подмастерье политико-риторических отождествлений, тогда как искусство выступает в качестве своеобразного «политического убежища», переносной «Британии». Иногда изнутри этого убежища можно критиковать то, что является условием самого его существования, – таков, например, вариант Бориса Кагарлицкого, призывающего покончить со словоблудием «левых» и вернуться к классической простоте классового анализа.
Описывая контур складывающегося – слоями и коллекциями – места современной философии, ее отечественные представители, если не сказать «посланники за рубежом», перебирают такие законные места, как «экспозиция», «рама», «музей», «архив» (разве ГУЛАГ не архив?). Но можно предположить, что слепым пятном такого перебора и коллекционирования является «спецхран» как особое место (музей – не музей, библиотека – не библиотека), внутренняя «граница», на которой развертывается игра привилегий, титулов, «выслуги», иерархической политики. Уникальное место российской философии ожидает своего часа. Понятно, что с ГУЛАГом у этого места связи вовсе не случайные.
