Марина Воронина В моей домашней библиотеке нет книг с дарственными надписями. Живя в далекой провинции, куда и в советское время редко заглядывали знаменитости, не очень-то разбежишься за вожделенным пожеланием того или иного писателя. Так что читательская любовь нечасто находит писательский отклик. Но одним историческим автографом я все же владею. Достаю временами с полки небольшую книгу в мягкой обложке и с непреходящим восторгом читаю: «Желаю счастья. Ирина Одоевцева. 5.8.90 г.». Это ее знаменитые мемуары «На берегах Невы», выпущенные в 1989 году издательством «Художественная литература». Благодарный жест потомков последней свидетельнице и участнице эпохального Серебряного века.
История автографа проста и одновременно невероятна. Началась она, когда, не веря глазам, я наблюдала по телевизору посадку самолета, прибывшего из Парижа в Ленинград. Я видела, как везли по аэропорту в инвалидном кресле очень старую, но живую (!) Одоевцеву, как та непрерывно махала встречающим рукой и улыбалась, улыбалась┘ Было это весной 1987 года, через три месяца после того, как «Литературная газета» опубликовала большой очерк о живущей в Париже, одинокой, больной, 90-летней Ирине Одоевцевой – поэтессе и прозаике, ученице Николая Гумилева и жене Георгия Иванова.
«Нет, я не буду знаменита,/ Меня не увенчает слава,/ Я – как на сан архимандрита/ На это не имею права./ Ни Гумилев, ни злая пресса/ Не назовут меня талантом./ Я маленькая поэтесса/ С огромным бантом» – это стихотворение начинающая поэтесса сочинила в 1918 году, что-то предугадав в своей творческой судьбе, а о чем-то даже не догадываясь. Действительно, много лет злая пресса – и во Франции, и в России – несправедливо отказывала ей в таланте, сравнивая с Цветаевой, Кузминым, Блоком или тем же Ивановым. Анна Андреевна Ахматова оставила о ней уничтожающее (и очень женское) определение: «Придумано, будто я отсутствую в лирике Гумилева, будто он меня никогда не любил!.. Я думаю, все это идет от Одоевцевой, которую Николай Степанович во что бы то ни стало хотел сделать поэтом, уговаривал не подражать мне, и она, бедняжка, писала про какое-то толченое стекло, не имея ни на грош поэтического дара┘»
У кого-то от таких слов пропало бы всякое желание заниматься писательством, но Одоевцева, поддерживаемая мужем, понимала, что литература не может состоять из одних только великих имен, и продолжала писать стихи, рассказы, выпустила пять романов, а затем переключилась на воспоминания. «Я никак не могла предвидеть, что мне предстоит вписать новую главу в книгу жизни», – вспоминала Ирина Владимировна. Мемуарные «На берегах Невы» и «На берегах Сены» принесли Одоевцевой признание и славу, о которых она не помышляла. Русские читатели буквально зачитывались книгами, попавшими из Франции в СССР. Многим и очень многим тогда хотелось увидеть воочию свидетеля той блестящей эпохи. И чудо произошло. Сразу после публикации посольство СССР предложило Ирине Владимировне вернуться на родину. «Еду! – воскликнула она. – Даже если умру в дороге!..»
Ирина Одоевцева поселилась в Ленинграде на Невском проспекте, дом 13/9, квартира 48. Не спрашивайте, как я узнала ее адрес! Это отдельная история┘ Но когда на черном книжном рынке, где продавали с рук редкие, запрещенные, остродефицитные издания, появилась долгожданная книга «На берегах Невы», я тут же ее купила и написала автору письмо. Письмо с просьбой послать ей книгу для автографа. Писала, ни на что не надеясь. Исключительно из благоговения перед именем. И вдруг – получила ответ! «Дорогая Марина! Огромное спасибо за Ваше чудное письмо. Я ужасно люблю своих читателей и для них пишу и живу. Сейчас в Риге приняли для печатания мою книгу «Оставь надежду навсегда» о сталинских временах. Написана она была в 58 г. Несмотря на бумажный голод, ее будут печатать. Скоро в Москве переиздадут мои воспоминания, двухтомник в твердой обложке с фотографиями и сборник стихов┘ Конечно, присылайте книгу, и я ее Вам подпишу. Спасибо Вам еще раз за чудное, теплое Ваше письмо. Берегите душу. Это самое главное. И.Одоевцева».
Книгу я отослала и позднее получила обратно. Дрожащим осторожным почерком на титуле были написаны простые, но самые дорогие для меня слова. А через два месяца Ирины Владимировны не стало. В дождливый октябрьский день 1990 года писательница умерла, навсегда оставшись частью великой русской литературы: «А вдруг пушистый лисий хвост/ Он серебристо-черно-бур –/ Преобразится в легкий мост/ И я по нем перебегу/ Домой, в Россию, в Петербург/ И там останусь навсегда./ И что тогда?..»
