Существа из ящика

Александр Шаталов – поэт, критик, телеведущий. В течение долгого времени рассказывал с телеэкрана о книжных новинках. За это время его собеседниками были многие известные актеры, писатели, коллеги по телевидению. В книгу «Ящик», которая готовится к изданию, вошли короткие заметки, наблюдения и смешные байки, связанные с ними. Предлагаем вниманию читателей «НГ-антракта» отрывок из этой книги.

Елене Ханге надоел Карл Маркс

Отец Лены Ханги был когда-то премьер-министром Танзании. Именно благодаря его усилиям произошло объединение Республики Танганьика и Народной Республики Занзибара и Пембы. Так появилась Объединенная Республика Танзания. Было это в 1964 году. Но своего отца она попросту не знала, так как его убили политические противники, когда Лене было всего два года. Ее воспитывала одна мама. Впрочем, так было почти со всеми ее друзьями. Они росли, как принято говорить, в неполных семьях. И когда Лена пошла как-то в детстве к одной из подруг, была очень удивлена, что там был мужчина. «Зачем? Что он здесь у них делает? – удивлялась она. – Это же так неудобно, даже переодеться дома нельзя!»

Спустя долгие годы, уже став известной журналисткой, Елена Ханга стала искать своих родственников в разных странах – в Америке, откуда родом была ее мама, и в Занзибаре.

И вот ее бабушка по отцовской линии говорит:

– Знаешь, Лена, отец оставил тебе очень ценное наследство. Самое ценное, что у него было. Ты должна его обязательно забрать.

Лена очень воодушевилась. Стала прикидывать, что можно купить будет на эти деньги – машину, можно даже «Ягуар», может быть, квартиру.

И вот бабушка приводит ее в свой деревенский дом – напомню, что действие происходит в Африке, – бережно стряхивает со старинного сундука пыль, достает связку амбарных ключей. Огромных, почти антикварных. Лена в напряжении.

Со скрипом сундук открывается┘ Там лежит┘ собрание сочинений Маркса–Энгельса. Толстые красные книги. М-да┘

– Ты довольна? – спрашивает ее радостно танзанийская бабушка. – Твой отец все деньги завещал твоему беспутному брату, а тебе как самой умной в нашей семье – решил оставить самое ценное, что у него было.

Надо сказать, что бабушка, естественно, читать не могла и что это за книги – не знала. Она смотрела на Лену радостно и удовлетворенно. Теперь у ее африканского брата есть дворец, который он сдает, а также все те роскошные машины, о которых Лена когда-то мечтала.

– ┘А! Так я это собрание сочинений знаю, – сказала оживленно ее мама уже в Москве, – это был мой подарок твоему отцу на нашу свадьбу.

Андрей Макаревич в Египте

Андрей Макаревич – не только популярный музыкант, но и телеведущий. Кроме программы «Смак» он вел разные передачи о путешествиях. История, которая ниже, бытует в разных вариантах, я передаю ее так, как слышал от самих участников.

– ┘А почему это у вас нет кофе? – вопрос повис в воздухе, ответ на него ввел всех в ступор.

Андрей Макаревич, большой любитель дайвинга, отдыхал в Египте. Он вернулся с друзьями с очередной поездки в море, вышел на берег, и ребята, уставшие и счастливые, горячие от ветра и впечатлений, захотели пива. Хотелось посидеть в уютном месте и заново обсудить морское путешествие. Рядом с пристанью оказался небольшой домик, перед ним – стол со скамейкой и стульями, на столе какие-то чашки, двери гостеприимно распахнуты, спасительная тень. Все то, чего так хотелось. Типичное местное заведение. Друзья гурьбой ввалились в комнату, появился хозяин, радостно им заулыбался в ответ. Они попросили пива. Он принес им несколько бутылок, потом принес и какой-то закуски... Пошли разговоры. Макаревич попросил кофе. Без молока. Хотелось взбодриться. День прошел успешно.

– Извините, но у меня нет кофе, – расстроенно сказал мужик.

– Что за ерунда. Почему это у вас нет кофе? Как это – в кафе! – и нет кофе? – Андрей был неприятно поражен.

Мужик начал мяться. Извинился еще раз.

– Кофе кончился. А это не кафе...

– То есть как? А что – это?

Выяснилось, что ребята ввалились в дом простого египтянина, который радушно угостил их всем тем, что у него было, и оказался расстроенным, что кофе для гостей не оказалось. Такие вот дела.

Елена Малышева предпочитает здоровых мужчин

Елена Малышева – замечательная ведущая программы «Здоровье» – в детстве мечтала стать журналисткой, а выучилась на врача. Ее взгляд на литературу пронизан удивительным знанием предмета. Хотя это немного и настораживает.

– Вы знаете, что Гоголь был болен маниакально-депрессивным психозом или шизофренией? Доконало его то, что он обращался не к психиатру, а к своему духовнику, к священнику. А люди, больные психическими заболеваниями, нуждаются в профессиональной помощи. Это беда России, что люди не идут к психиатрам.

– А Достоевский?

– Достоевский страдал тяжелейшей формой эпилепсии. Я читала дневники его жены. Там просто бесконечное описание, как он бился в припадках.

– А Толстой тоже был болен?

– Нет, Толстой был здоров, у него в старости появились осложнения – он слишком долго прожил.

– А есть еще четвертый писатель – ваш коллега – врач Чехов.

– У Чехова был туберкулез.

– А туберкулез не сказывается на произведениях?

– Нет, туберкулез не сказывается. Сказываются на произведениях болезни души и мозга, болезни психические. Яркость потрясающая образов, может быть, это отложило отпечаток. У эпилептиков очень тяжелый характер, во-первых, они постоянно впадают в аффекты, то есть они могут взять топор и зарубить, и еще они резонеры, они бесконечно увязают в деталях, кстати, это тоже есть в произведениях Достоевского.

– Вы любите Маяковского┘

– Мне очень нравились гражданские стихи Маяковского. Более того, я в Маяковского была влюблена. Он, кстати, был нездоровым человеком, он все время мыл руки, все время отчаянно влюблялся, у него было столько женщин. И я думала, что я не такая, как эти женщины. Когда я встречалась с молодыми людьми, я, закидывая голову, читала им Маяковского:

Явившись в ЦКК грядущих
светлых лет┘
┘┘┘┘┘.
Я подниму как
большевистский партбилет
Все сто томов моих
партийных книжек!

Я им читала эти стихи, рыдая, как женщина, а они думали, что у меня уж точно не все дома, и сбегали от меня.

День рождения Дуси

Светлана Конеген отмечает в ночном клубе Studio день рождения своей собачки – йоркширского терьера Дуси. Звонит с утра, организовывает мероприятие:

– У меня уже все напрашиваются на тусовку. Вся администрация будет. Ребята из ФСБ. Васька, Петька, ну да, генералы... У тебя есть мобильный Немцова? Я хочу его тоже пригласить к Дусе на день рождения. Ему будет приятно. Он мне говорил. Нет телефона? А как же ты звонишь? Через секретаря? Ну, я не знаю... По вертушке? Вот что, позвони сам ему сейчас по вертушке и попроси, чтобы он сразу же перезвонил мне на мобильный, скажи, что я хочу пригласить его на день рождения Дуси. Кстати, ты знаешь – Дуся теперь лицо Альфа-банка. Будет на всех его плакатах. Я уже договорилась. Они Дусю покупают...

Успенский, как старуха Шапокляк

Снимаем программу с Эдуардом Успенским. Он показывает свой домашний кукольный театр, рассказывает о маргарине «Дядя Федор». В это время по книжным полкам ходит кот. За окном кричит ручной ворон.

Допытываюсь ответа на волнующий меня вопрос:

– Какой из придуманных вами сказочных героев самый близкий?

– Мне нравится старуха Шапокляк, – немного задумавшись, отвечает Успенский, – потому что где-то от меня у нее в характере появилось некоторое шкодничество на грани приличия. Она появилась сама по себе, как черт из коробочки, поэтому и ни на кого, кроме меня, не похожа: «Ну разве это много? Хочу, чтоб мой портрет застенчиво и строго смотрел со всех газет».

Вспомнили о музее Чуковского, который находится там же, где дача Успенского, – в Переделкино, но по другую сторону пруда. Эдуард Успенский занимался тогда борьбой за сохранение этого музея.

– Я написал письмо Георгию Маркову, председателю Союза писателей СССР, о том, что музей надо сохранить. «Уважаемый Эдуард Николаевич, – отвечает он, – у нас много писателей в Переделкино, если каждому делать музей, то это будет очень накладно, мы сделаем общий музей для всех писателей». Пришлось мне тогда ему написать снова: «Уважаемый Георгий Мокеевич, вы ошибаетесь, только могилы бывают братскими, музеев братских не бывает, и о многих писателях, которые живут в Переделкино, забывают в тот же момент, как они покидают свои руководящие посты». Больше он мне не писал.

Виртуоз Башмет

Рассказывают, что после вручения государственной премии деятелям культуры в Кремле состоялся банкет. Среди награжденных был и знаменитый наш виолончелист Башмет. Он немного выпил и, когда подошел о чем-то рассказать президенту, не удержал бокал в руке, и красное вино попало на президентский костюм.

– Ой, извините Владимир Владимирович, – засуетился Башмет и стал пытаться стряхнуть капли вина с костюма Путина, – я вам дам телефончик, у меня есть в Лондоне портной, он сошьет точно такой же костюм┘

Путин молча посмотрел на Башмета, потом отвернулся от него, брезгливо отряхнув пиджак, и тихо пробормотал так, что было слышно лишь стоявшим рядом людям:

– Виртуоз, бля┘

О ракушках

– В детстве я очень рефлексировала по поводу нашего дома, – рассказывает внучка знаменитого архитектора Константина Мельникова Катя. – Мало того что носила очки, но ведь еще и жила в здании, которое иначе как «силосной башней» и «консервной банкой» никто из моих одноклассников не называл. Я ходила в школу мимо Морозовского особняка и считала его завитушки высшим проявлением красоты. И вот, когда была в третьем классе, собралась с духом и высказала деду все, что накопилось у меня в душе: «Ну и зачем ты это построил? Хотя бы ракушек каких-нибудь для красоты прикрепил!» Если бы это услышал отец, он бы меня просто выпорол, но дед только потрепал ласково по голове: «Ну подожди, внучонок, деньжатами разживемся и прилепим┘»

Сегодня, после смерти и отца, и деда, у внучки наконец появился шанс.

Константин Мельников и его жена

Городские истории всегда передаются из уст в уста. Мы с Мельниковыми соседи по Арбату, так что здесь о нем все всё знают.

Высшей ценностью для Мельникова всегда была семья, а значит – жена и дети. Жена его, Анна Гавриловна, слыла женщиной властной. Когда 70-летнему архитектору захотелось уехать с внучкой на Волгу отдыхать, то ему пришлось это делать тайком от жены: в одной пижаме он выбрался из дома, взяв с собой лишь маленький рюкзачок, в котором были сапоги, смена белья, подушка-думка и пачка «геркулеса».

Анна Гавриловна не была красива, но считала себя красавицей. Лицо у нее было привлекательным, но низ – тяжелым и грузным. Рассказывают такую историю. Однажды Константин Степанович вышел из дома по делам, проходя по Арбату, увидел, что в магазине продают какой-то нужный продукт, и занял очередь, после чего сказал людям, что пойдет по делам, а вместо него придет его жена.

– А как же мы ее узнаем? – зароптал народ.

– Она┘ – Мельников задумался, – совершенно необыкновенная женщина!

И вот минут через десять входит в магазин Анна Гавриловна. Оглядывается по сторонам.

– Вам сюда! – хором говорят люди, стоящие в очереди: перепутать ее с кем-то иным оказалось действительно невозможно.

Окно

«Любую догму в своем творчестве я считал врагом, однако конструктивисты все в целом не достигли той остроты конструктивных возможностей, которые предвосхитил я на 100 лет» – так писал о себе Мельников.

Уже спроектировав свой знаменитый Дом в Кривоарбатском переулке и возведя его стены, архитектор как-то вдруг заметил, что луч солнца, пробиваясь сквозь облака, ежедневно попадал в одно и то же место. И тогда специально для этого луча он сделал в стене окно.

Невыездной Сталин

Сидим с Анастасией Вертинской за столом в японском ресторане и разговариваем о кулинарии – Анастасия славится своими рецептами. Она вспоминает вкусы из детства – «их нельзя пересказать другим, это очень личное и сокровенное┘». Неожиданно после некоторой паузы она задумчиво говорит:

– Я долго думала, почему Сталин папу не арестовал, а наоборот – даже любил┘ Ведь Сталин был фактически невыездным, а папа пел о дальних странах, «лимоново-бананном Сингапуре», то есть о том, чего Сталин сам никогда не видел, но что, наверное, хотел увидеть┘ То есть Вертинский был для него своего рода путеводителем по загранице.

В поисках Маркеса

Было это в 80-х годах в Казахстане, в маленькой пастушьей деревушке в шестистах километрах от Алма-Аты. Режиссер и сценарист Ираклий Квирикадзе снимал там фильм. «Когда просыпаешься, у тебя во рту такое ощущение, что ты проглотил полпустыни», – говорит он.

И вот в этой деревне он нашел библиотеку, которая, к сожалению, был закрыта. «Пастух в степи, а без него открыть никак нельзя», – ответили Квирикадзе на местной почте – самом культурном учреждении этой деревни. Читать было нечего. Делать было тоже нечего. Приходилось ждать.

– В итоге в какой-то момент, когда я пришел на эту почту, смотрю, дверь открыта, – рассказывает Ираклий. – Я бросился к книжным полкам. Открываю книги и ничего не понимаю, вроде бы русский шрифт┘ и только потом я сообразил, что казахские книги тогда писались русскими буквами, а слова были непонятными. Я начинаю искать, я разбрасываю эти книги, ничего не могу разобрать, хотя буквы русские, и вдруг обнаруживаю полку, на которой написано: классики марксизма-ленинизма. Кошмар! Но это хотя бы по-русски┘ Стоят тома Ленина, тома Брежнева, тома Энгельса, еще кого-то, потом серия Маркса – Маркс, Маркс, Маркс┘ смотрю и своим глазам не верю – Маркес. Вот это одна из тайн, которая мне до сих пор непонятна. Почему на полке классиков марксизма-ленинизма стоял том Маркеса. Я своим глазам не верю, вынимаю и, действительно, читаю оглавление – «Сто лет одиночества», «Полковнику никто не пишет», все рассказы. Я эту историю рассказал самому Маркесу. Я был в Мексике, и два моих друга-режиссера, которые учились во ВГИКе, они дружат с Маркесом. И как-то на одном из застолий меня представили Маркесу, я робко пожал ему руку┘ и как-то к вечеру решился, очень боялся, что история не прозвучит, но я ее все же рассказал. Что с ним стало! Как он хохотал! Там неделю шли какие-то литературные семинары, и где бы я его ни видел, на другом конце коридора, он, увидев меня, кричал: «Я классик марксизма-ленинизма!»

На руинах Берлина

Марат Гельман пересказывал мне свою беседу с Борисом Гройсом (искусствоведом и философом). Говорили об архитектуре. Гройс вспомнил, что Гитлер, который любил древности, требовал, чтобы архитекторы, готовя проект будущего здания, делали еще и эскиз его руинирования. То есть показывали, как оно будет разрушаться со временем. Лучше всех рисовал руины своих зданий Альберт Шпеер (благодаря чему стал личным архитектором Гитлера). После войны он ужаснулся, что руины зданий после бомбежек выглядят совсем не так, как он представлял. Оказалось, что строители использовали плохой раствор, и здания, пострадавшие от взрывов союзнических бомб, «неправильно» оседали.

В связи с Гройсом есть и еще одна история. Директор Арт-Базеля, делая очередной доклад, отметил, что ярмарка стала элементом глобализации. В качестве доказательства он привел следующий пример: «Представьте, у нас была дискуссия американского художника Ильи Кабакова и немецкого критика Бориса Гройса. И знаете, на каком языке была дискуссия? На русском!»