Жизнь журналиста в постсафроновский период

Иллюстрация pixabay.com

Находимся ли мы под колпаком спецслужб и насколько это отражается на нашей повседневной жизни? Вопрос с учетом обсуждения в прессе ареста Ивана Сафронова не праздный. Если кто-то думает, что, контактируя с гражданами стран НАТО, можно остаться незамеченным для российских спецслужб, то это, конечно, очень наивный человек. Отправляясь на прием в посольства, например, Германии и Великобритании, куда я регулярно получаю приглашения, первый, кого встречаешь на подходе к зданию, – российский полицейский. Ему приходится предъявлять паспорт или журналистское удостоверение. Он либо уносит документы на время в будку с непрозрачными стеклами или прямо при вас наговаривает его содержание в устройство мобильной связи у него на груди. В самих посольствах обмен визитками является вполне закономерным процессом, но туда случайных людей не приглашают, и уж посольским сотрудникам вы, как правило, хорошо известны.

Отсюда следует вывод, что как интерес иностранного посольства, подчеркиваю, не любого, а страны НАТО, к вам, так и ваш интерес к этой дипмиссии не остается тайной за семью печатями для соответствующего отдела соответствующей российской спецслужбы.

Плохо это или хорошо? Конечно, с одной стороны, любое чрезмерное внимание государства к твоей личности и твоим интересам – не очень приятное сопровождение твоих профессиональных обязанностей. Но, с другой стороны, Россия продолжает рассматривать продвижение НАТО на Восток как угрозу своим стратегическим интересам в Европе. А российский президент не так давно утверждал, что приближение НАТО к границам России представляет угрозу безопасности страны. И государственную стратегию, хочешь или не хочешь, коль обладаешь гражданством России и работаешь на ее территории, придется учитывать.

Сравнивать российскую практику с советской, наверное, можно. Но в советское время общение с иностранцами вообще было крайне ограничено и доступно небольшому кругу лиц. В период работы в ТАСС в начале 1970-х я в этот круг не входил. Но некоторый опыт общения приобрел. Дело было в период первого визита легендарного министра иностранных дел ФРГ Ганса-Дитриха Геншера. Мне, работавшему старшим редактором Главной редакции информации для заграницы (ГРИДЗ), было поручено сделать с ним интервью. Поскольку получить визу и отправиться в Бонн было сложно, то процесс организации интервью шел через пресс-службу посольства ФРГ. Мои контакты с западными немцами курировала шеф ГРИДЗ, молодящаяся дама лет шестидесяти по имени Наталья. Поэтому каждый свой шаг я согласовывал с ней. Уж кому она далее докладывала и докладывала ли вообще, мне неизвестно. Цензура, разумеется, была, но цензора интересовало не все подряд, а упоминание конкретных тем, фамилий и адресов. Когда в 80-х работал в «Комсомолке» на улице Правды, гранки отправлялись на просмотр цензору, который находился несколькими этажами выше. После этого голова относительно неразглашения у редакторов не болела – ответственность за это нес цензор.

Сегодня никто не требует ставить в известность о контактах с иностранцами главного редактора, да и вообще благодаря интернету и социальным сетям контакты стали обыденностью. И по причине бурного развития IT-технологий отследить все контакты конкретного лица с заграницей скорее всего невозможно. Хотя данные о том, что все переговоры с использованием интернета могут фиксироваться, наверное, являются правдой. В любом случае еще в 2014 году был опубликован доклад представителя ООН по вопросу защиты прав человека, в котором утверждалось наличие массовой слежки за пользователями интернета со стороны спецслужб.

Мир становится прозрачным, и как в этих условиях работать журналисту? В данном случае обращают внимание два момента. Если журналист печатается в собственной газете, где он состоит в штате или на договоре, то проблем нет, поскольку существует цепочка ответственных за его публикацию, включая юридическую службу. Конечно, редакция сама сегодня определяет «на глазок» степень закрытости освещаемой темы. Конкретных критериев на этот счет не существует, да и в условиях свободы прессы они вряд ли возможны. Неизбежные в таких условиях конфликты, будь то с государственными органами или частными фирмами (лицами), решаются полюбовно. Статья либо снимается, либо публикуется опровержение. Но бывает, что решение принимает суд. А судебных инстанций у нас сейчас великое множество – вплоть до Европейского суда по правам человека.

Впрочем, при формальном отсутствии идеологической цензуры она все-таки существует сейчас в головах редакторов разного уровня. Сложнее обстоит дело с блогерами, которые, по сути дела, «бойцы-одиночки» и могут рассчитывать только на собственное понимание проблемы, в том числе в его чисто юридическом аспекте. Поэтому наиболее жесткое, в том числе и судебное, противостояние и возникает как раз с этой категорией лиц. Как мне видится, российским блогерам все-таки есть смысл иметь договор с юридическими компаниями. Это удорожает, конечно, их журналистскую деятельность, но за удовольствие делиться своими размышлениями надо платить.

Другое дело, если журналист начинает писать «на сторону». Он, особенно если речь идет об иностранном заказчике, не всегда может отследить, как его информация будет использоваться. В этом случае необходим письменный договор с четкими формулировками относительно характера информации и ее использования. При его подготовке лучше всего посоветоваться с юристами. Дело в том, что статья 275, по которой обвиняют Сафронова, достаточно гибкая и во многом размытая. Ясно, что просто готовить какие-то материалы по заказу иностранного учреждения, получать за это гонорары и не ставить из-за обыкновенной жадности в известность налоговые органы не только в России, но и в США будет считаться уголовным преступлением. И это не нужно путать со свободой слова, как это часто бывает именно в России.