Шарбатулло Содиков
Фото Reuters
Очевидная невозможность дальнейшего существования мира в однополярном формате при столь же очевидном стремлении США к его сохранению порождает перманентную энтропию и эскалацию насилия. Одним из ярчайших проявлений такой энтропии в эпоху глобализации является исламистский экстремизм. Диалектика противостояния системных акторов религиозному терроризму такова, что чем больше с ним ведут борьбу, тем более ожесточенные и бескомпромиссные формы он принимает. Этот тезис очевиден на примере сопоставления идеологии запрещенных в Российской Федерации экстремистских группировок «Исламское государство» (ИГ) и «Талибан».
Как известно, цивилизации развиваются по логике «вызов–ответ». В этом цивилизационном контексте и «Талибан», и «Исламское государство» могут считаться реакцией на насильственную по своей сути модернизацию, которую начиная с Нового времени западный мир навязывает исламской цивилизации. Однако идеология этих проявлений религиозного экстремизма обнаруживает не только значительные сходства, но и различия.
Прежде всего следует отметить, что и те и другие исходят из представлений о необходимости утверждения халифата с обязательным установлением законов шариата, а расхождения касаются лишь способов достижения поставленной цели. И для «Талибана», и для ИГ основным инструментом реализации поставленной цели является физическое насилие. Понятийно-категориальный аппарат у этих экстремистских организаций схож: джихад (трактующийся крайне узко как священная война мусульман с неверными), кафир (стигматизирующий термин, обозначающий неверующего), такфир (обвинение в неверии). При этом существует и особенности. Так, ИГ трактует неверие гораздо шире и считает кафирами всех инакомыслящих, что, учитывая практикуемое этой организацией гипернасилие, означает необходимость полного физического уничтожения всех заклейменных этим термином людей.
«Талибан» пытается реализовать поставленную цель посредством джихадистского, а ИГ – посредством джихадистско-такфиристкого салафизма. Что это означает? Если говорить упрощенно, то талибы добиваются установления халифата на собственной земле (Афганистан и частично Пакистан), а игиловцы – во всем мире. Идеология «Талибана» пронизана этническими коннотациями. Основателями организации и ее основным ядром являются пуштуны, составляющие этническое большинство в Афганистане. В свою очередь, игиловцы принципиально интернациональны. Более того, ИГ придерживается четкого принципа, что любое разделение по национальному признаку прямо запрещено в исламе, отсюда любой национализм (пуштунский, курдский) является таким же врагом ислама, как и, например, коммунизм.
Руководство ИГ призывает всех мусульман приехать на территорию самопровозглашенного халифата и стать мухаджирами (этот статус предполагает наличие имущества, семьи и невозможность уехать назад).
Игиловцы и талибы в идеологическом смысле являются последователями двух различных школ исламского права: индостанской и ближневосточной. Эти отличия мешают объединению ИГ и «Талибана» и даже детерминируют ее невозможность. В общественном сознании преобладает идея о том, что игиловцы более агрессивны, бескомпромиссны и жестоки, чем талибы. Отчасти это так, в том числе и по причинам, указанным выше.
Однако не стоит забывать, что эти экстремистские организации находятся на разных стадиях развития. «Талибан» по крайней мере примерно на 20 лет старше ИГ. Напомню, что на ранних стадиях своего развития талибы проявляли не меньше агрессии и демонстративной ненависти к артефактам мировой культуры (вспомним разрушение «Талибаном» в начале 2000-х исламских святынь), чем нынешние игиловцы. Однако со временем запал талибов стал все более сходить на нет. При этом, конечно же, необходимо подчеркнуть, что ИГ в своих действиях соразмерен реалиям современного мира. Игиловцы прекрасно освоились в формате современных сетевых войн, в ее рядах не только зомбированные боевики, но и отличные пиарщики, психологи, которые умеют потрясать воображение мировой общественности явно постановочными роликами, где происходят массовые убийства и другие акции устрашения, будоражащие общественность всего мира. ИГ умеет эффектно позиционировать себя в медийном пространстве. У этой организации имеются не только собственные спецслужбы, но и пресс-служба.
При этом идеология ИГ в своей бескомпромиссности доходит до крайности и направлена, по сути, на разрушение всякой возможности объединения суннитов (о шиитах речь даже не идет). Для салафитов из ИГ все, кто не с ними, – против них. Отсюда любой представитель ханафитского масхаба (наиболее распространенный среди российских мусульман вариант) является муртадом, то есть вероотступником. А все немусульмане соответственно являются кафирами. И тех и других, согласно идеологическим установкам руководителей ИГ, следует физически уничтожать. Из этого следует, что ИГ без разницы с кем воевать: будут это израильтяне либо арабы из Сирии или, например, Египта.
В геополитическом контексте есть основания утверждать, что такая идеология направлена на разрушение альянса (даже гипотетического) среди исламистов. Понятно, что такая позиция ведет к рассеиванию целей самих экстремистов и выгодна западному миру. Поэтому в экспертном сообществе существует мнение, что ИГ – это проект западных спецслужб, враждебный «Талибану». Отсюда следует, что союз между ними проблематичен или, точнее, маловероятен.
Однако это обстоятельство не решает главной проблемы – необходимости противостояния этим организациям со стороны всех заинтересованных в стабильности и коллективной безопасности сил. Критерием зрелости государства и общества являются не только уровень развития экономики (ВВП на душу населения) или показатели физического здоровья людей (средняя продолжительность жизни), но и способность человека схватывать смыслы тех посланий, которые транслируют ему различные социальные и, что не менее важно, асоциальные силы. Иными словами, важнейшими средствами противостояния экстремизации общества, и прежде всего молодежи, являются просвещение и качественное образование. Без этого никакие антитеррористические операции не смогут решить проблему экстремизации населения в эпоху глобализации.
