Мирослав Немиров
Феерический Немиров. Фото Екатерины Богдановой
* * *
Никелированный гремит мороз. Зимы
Торжественный, чудовищный, какой-то ящероподобный механизм,
Тебя хватает, сплющивает, зажимает в бабки,
Подводит суппорт, подает подачу, –
Мороз ревет Бетховеном, визжит железо по-собачьи –
Какая ж в том, однако, правда-матка –
Стоять на остановке, стиснутый бескрайними снегами –
Чистое поле налево, пустырь новостройки направо –
Нелепый, крохотный, дурацкий, как Гагарин,
При этом, ясный барабан, опять неправый.
Жесткий кустарник торчит из-под снега как брошенная арматура.
Брошенная арматура торчит из-под снега жесткая, точно кустарник.
Только холод и солнце и ветер впереди по бокам и сзади, –
Люминесцентная жизнь. Нашатырное утро.
– На тысячи верст кругом чужая страна,
В которой нет никого, кого бы хотел ты любить;
– На тысячу верст кругом чужая страна,
В которой нет никого, кем ты бы хотел быть любим;
Чужая страна, казармы, общаги и драки,
Траншеи теплоцентралей, руины заброшенных новостроек;
Вонь общежитий, трамвайная свальная давка,
Горькая водка и лучший писатель Горький,
– и всякое прочее в этом духе, сейчас уж и не помню, что;
Тюмень, декабрь 1984 – Надым, май 1988. Май? Май. Это ж Надым. В мае там – так, да.
2. «Гагарин» – ну а действительно, что может быть нелепее и беспомощнее человека, запаянного в консервную банку и заброшенного неведомой силой хрен знает куда, туда, где...
3. «Чужая страна» – еще один образец антипатриотических настроений, порой овладевавших автором, особенно в молодые годы. В середине 1980-х стихотворение порой читалось мной публично в разных публичных местах и автоматически вызывало ужас властей и постановления Обкома КПСС о необходимости усиления бдительности в связи с участившимися сионистскими вылазками. Ибо если эта страна «чужая», то какая родная – Израиль?!!
Объясняю недогадливым: отнюдь. Чужая имеется здесь в виду не в том смысле, что родная – Израиль, а в том, что она чужая, как абсолютно чужим является для человека бессмысленное космическое пространство. Которое, типа, конечно, родное и свое, все ж таки наша Солнечная система, не какая-нибудь там сириуанская, но интериоризировать его в себя – ох, ребята, нелегко.
4. Ну, или в просто общеромантическом:
Всяк край мне чужд, всяк дом мне пуст,
Любая родина – чужбина.
* * *
В Москву и обратно
Ехать – приятно,
И даже обычно –
Просто отлично
Летом, в условиях летних
Легких сумерек, без пальто, что всего замечательней
Ехать, думать, дальше думать, дальше ехать,
В состояньи пребывать таком как бы мечтательном;
Лето; ранний вечер; электричка – все, как будто приключение
Будет впереди, возможно даже – романтическое;
Вероятнее, конечно, попросту нахрюкаться, но это дело тоже офигенное,
Тоже – запрещенное, и тоже эх! – отличное;
Летом, в Москву, в малолюдной (пустой!) электричечке
В воскресенье, да! в восемь примерно, в воскресном
Настроении тихом, умильном, отличном,
По воскресным и летним тымдым громыхать по окрестностям.
В Полумира Столицу в железной о эх электричечке.
Ну а с остальной комбинаторикою предоставим тут читателю
Дальше управляться самому, то есть расставлять-переставлять слова про все отличное, меланхолическое,
Сумеречное мало-мал, и многообещающее и, короче, замечательное;
Главное – слова использовать как можно более многосложные;
Это именно и передает протяжность и задумчивость;
Сложное от них становится движенье по строке и чуть тревожное:
Матовость, муаровость, размытость появляется и дымчатость –
Ну и т.д. Лето 2000 + лето 2005 + март 2009.
Пальто тут всплыло из-за того, что именно в пальто ездить в Москву приходится минимум девять месяцев в году. А бывают годы, что и десять. Это очень грустно.
Вариант:
Лето, ранний вечер, электричка – все, как будто приключение
Будет впереди, и может даже, – романтическое.
Двадцать первый наступил век, и теперь возможно все, до самого до офигенного,
Небывалого, задумчивого, феерического!
* * *
Убивать, убивать, убивать, убивать.
Уставать убивать, мало-мал отдыхать,
И опять – убивать, убивать, убивать,
И опять, и опять – убивать, убивать
Ради Родины.
Ради Родины.
Ради Родины.
Ради Родины.
Ни к чему полумеры
Нашей Родине,
Бедной Родине.
Только массовые расстрелы
Любит Родина,
Хочет Родина!
Тащить ко рву, на колени валить
Немеет рука – в затылки стрелять
Стерт о курок, палец болит –
Изнурительный труд – убивать, убивать
Ради Родины.
Ради Родины.
Ради Родины.
Ради Родины.
Десять тыщ, двадцать пять тыщ
Убивать, убивать – изнурительный труд
Но и все равно – пыщ, пыщ, пыщ, пыщ
И терпенье и труд – они все перетрут
Ради Родины.
Ради Родины.
Ради Родины.
Ради Родины.
– первая строфа – лето 2007. Остальное – декабрь 2010. Посвящается Мише Вербитскому, бугога.
Это должен быть суровый сибирский панк. Или постпанк. «Убивать, убивать, убивать, убивать» – механические монтонные выкрики. Потом какой-нибудь «тюрлюмвжимвжим» на гитаре, и снова: «Убивать, убивать, убивать, убивать!»
Это песня про сталинизм и его любителей. Конспиративное название – «Крокодиловы слезы».
В ней палачи очень задушевно рассказывают, как им было нелегко нас убивать в таких количествах, просто физически тяжело – пальчик стирали о курок, шутка ли, выстрелить в затылок 15 тысяч раз подряд! И притом каждый день по восемь часов, пусть и с перерывом на обед, который в антисанитарных условиях, на горе трупов.
И требуют, чтобы мы их жалели, проникшись почтением к тяжелой работе палача, исполнителя массовых казней.
То есть Родина-мать в их представлении – что-то вроде индийской Кали, жаждущей массовых человеческих жертвоприношений. И это в ней, по их мнению, – самое лучшее и есть, именно за это ее и надо в первую очередь любить и восхищаться.
Такой БДСМ, причем в основном С, а не М: не их же будут приносить в жертву, а они надеются, это что они будут теми, кто приносит в жертву всех остальных.
Это песня человека, которому осточертела его скучная однообразная неинтересная работа – убивать, убивать – конвейер, тоска. Но – приходится, куда деваться.
Вот он о ней вяло, с легким раздражением (но с очень легким) и уж точно без всякого воодушевления равнодушно рассказывает.
Типа, его дети спрашивают: «Папа, что у тебя за работа?» А он отвечает: «Да что, дети, нелегкая у меня работа, трудная, главное – очень скучная и однообразная. Убивать, убивать…» – «А зачем же ты ей занимаешься?» – «Ну как зачем? Надо. Ради Родины!»
Нужно петь как можно более жалобным и тоненьким голосочком: он же, персонаж, от лица которого поется, – он же хочет, чтобы его жалели! Он же, бедный, так устает на работе!
* * *
Небо в Москве по ночам –
Оно почему-то бледно обычно зеленое.
Выйдешь, бывает, ночи среди по бычкам,
Или на тачку за водкою выскочишь – и такое оно,
Что фиг поймешь его: мороз; ночь; город спит; кипит
Водяра в груди, и такая вокруг, братцы, глушь,
Что вот хрен бы и подумал, что Москва,
И такая не то чтоб и грусть,
И такая не то чтоб тоска,
А фиг поймешь чего, сказано же. И мороз!
Ой, какой же мороз – ясный, твердый, как точно алмаз;
Точно черный алмаз! Вышибает аж слезы из глаз;
Ох, не шутки, ребята! Ох, это, ребята, всерьез!
И идти сквозь мороз, и идти, про себя бормотать
Из послания Феофана-Затворника кому-то из Аксаковых-младших:
«В первых строках письма моего спешу начать восстановлять
Пошатнувшуюся было веру вашу
В Вечность
загробных мучений и ада».
И чего тут еще добавлять? Ничего добавлять не надо,
Сказанного (хоп! хоп!) достаточно, чтоб все правильно (хоп!) понимать,
Трепетать от того понимания,
И идти сквозь мороз, и опять понимать, но и оду при том сочинять
«Размышления о величии Божием при свете северного сияния»
И опять, и опять, и опять.
и т.д. – январь 1992, Москва, Алтуфьевское шоссе.
Бледно-зеленое небо по ночам – в смысле, на очень отдаленных окраинах. В местностях, хоть сколько-нибудь приближенных к центру, оно, конечно, багровое.
2. Первая строфа – дактилоиды, далее – в основном анапест. Есть подробный разбор, найти да и воспроизвести. С комментариями.
3. 2010. 01: чё узнал! Оно зеленое было не потому, что окраина, а зеленое свечение ночного неба – это, оказывается, признак (и следствие) магнитной бури. Обычно наблюдается в высоких широтах. А вот зимой 1991/92 сила бурь, была, выходит, такова, что и до Москвы докатилось. Что мной и зафиксировано.
