Алексей А. Шепелёв (Объединение «Общество Зрелища») Приехал как-то колобок, уже довольно пообкатавшийся по стране и миру и в своем роде там известный, в родной Тамбов к дедушке и бабушке.
И решил если уж не бородой тряхнуть вволю, то стариной. Еще в поезде подумал: голову всякими зайцами непитущими не забивать, а заявиться сразу к медведю небезызвестному тоже, да с ним и обдуплетиться, как встарь.
Но едва он сошел и протолкался на вокзале, чтоб с утра, пока народу мало, взять обратный билет, как тут же наткнулся на поосунувшегося немного зайца, хотя вроде и трезвого.
«Вот провинция, – подумал колобок, – ты строга: гы-гы-гы! га-га-га! На любой из двух главных улиц обязательно знакомую рожу встретишь!» И решил не придать значения, а спрятаться от зайца за красочным по виду щитом с видами вокзала…
Таким образом, от зайца-то он ушел, но понял, однако, что вокзал за последние 70 лет – и тут же, что и за все 150! – не очень-то изменился.
Покатился пешком через рынок, надеясь нырнуть там в первую попавшуюся рюмочную, а потом, может, и пособрать все имеющиеся в этом районе норы и подвалы специфические, где можно что душе угодно (и телу тоже) бутербродиком с сельдью и луком закусить.
Катился, катился – и заблудился, можно сказать. Кругом салоны какие-то, кафетерии, рок-кафе, торговые центры неимоверной протяженности, а над всем этим Макдональдс высится да вдалеке еще что-то…
«Ну, ничаво, – подумал колобок, – щас дойду до «Руси», с медведем кружанемся!..»
Поднялся кой-как без лифта, достучался, снял только что восшедшего (уже с одышкой, судя по всему) на работу медведя с поста и, как зомбированного, потащил его опять вниз, по дороге выкрикивая, что, мол, за безобразья у вас кругом творятся: приличному человеку и остограммиться по-человечески негде!
А Михайло Потапыч молчит да сопит, как будто не понимает.
Подтащил его, разиню, к магазину, а он в ларек какой-то сунулся: сигареты, что ль, купить… Ну, короче, без него в универсам самообслуживания закатился – авось, купит свою «Тройку» пахучую (ну иль что там нынче сибарит цыбарит?) и догонит, а я пока ненароком и расплачусь сам – деньги-то есть, не то что раньше!
Закатился колобок – как в музей. Тишина и порядок – посетителей никого! (То ли дело в Москве иль Бомбее!) Подкатил в винный отдел, набрал экспонатов полную корзинку – и того и сего из широко представленного – уж мешать так мешать! (...)
Сигарет только нигде не видать (да и медведя с его «Тройкой»!) – ну да ладно: возьмем на кассе!
А на кассе на него так посмотрели!.. И тут же аж все три продавщицы ржать пришли! И медведь наконец-то просунулся…
Колобок осмотрел себя, приосанился да и пятидесятитысячную купюру на прилавок зашвырнул (понятно, что не разменяют, но впечатление производит: провинциальную пыль прибить – раз плюнуть, а то ишь распустились!). И как бы сверху (а на самом деле снизу) добавил: «И пять пачек «Данхилл» единички… А тебе, Миш, чего?..»
Тут продавщицы еще более на него вытаращились, да и, не сдержавшись, опять заливаются. И Михайло Потапыч тоже аж слюной брызнул (пришлось купюру вытирать – да и все же убрать, поменяв на пятитысячную).
Когда отпустило, пробили колбасу с хлебом да с мыныэзом и пренебрежительно так, ехидно в табличку тычат: Продажа, мол, напитков крепких с 9 утра начинается, а сейчас еще 8.45!
– Яп-понский твой растаман! – выругался колобок, пихнул со звуком тележку, швырнул закуску Потапычу, а сам поскакал обратно в алкогольный отдел за пивом.
Набрал бутылок и баклажек («Моршанское» – самое то!), подкатил тачку, а продавщиц уж полдюжины собралось и все – дюже ржут. Тут Михаил Павич, уж на что интеллигент, тоже как заревет – видно, и его задело! (...)
Пошли они в аптеку (к таксистам привокзальным или в шинок к теть Тане – он, не поверите, все действует!) … – в общем, сейчас уже и не упомнить, куда именно…
Проснулся колобок вечером на улице, поднялся, отряхнулся, деньги перечел… Только одна пятидесятитысячная и осталась – из-за нее, видно, и не забрали. (...)
Михаилу Потлачу пытался дозвониться, но бесполезно. Ничего, такая детина не пропадет: прикурить не у кого, а уж молока и пончиков теперь в нашем лесу на каждом шагу!
Скатился колобок на Набережную – чисто механически, под откос – местность ни хрена не узнает: кругом экибаны из цветов и кореньев – ежи какие-то лысые – от молока, что ли…
Тут как раз и шалман находится трехшатровый, где Лиса, говорят, теперь певицей работает – в стиле кукареку под караоке что-то исполняет – кто кого какой бумажкой перешибет. Ну, уж пятидесятипудовки ни у кого здесь нет, закажу-ка я «Слэер», наверное, причем весь альбом, South of Heaven and Seasons in the Abyss!
– Два по сто пятьсят! – услышал он брутальный голос у ларька с освещением и очередью.
«Вот это наши люди», – обрадовался колобок. Но тут же услышал: «…с кленовым сиропом», а потом и увидел совсем непредставимое: как два взрослых мужика, родившихся, судя по виду, даже раньше того самого альбома, схватили два переполненных рожка и начали их нализывать!
(...)
– О боже, какой мужчина, – раздалось прямо над головой (и над всей Цной!), – а я хочу от тебя сына!..
«Здоровые ценности», – вздохнул колобок, но тут же понеслось нестройное:
– А я хочу от тебя внучку!
– И бабку!!
– И Жучку!!!
– И сучку! и сучку!.. – последнее визжала выпускница Рахманиновского института, известная в узких музыкальных кругах как А-Лиса.
«Какая погань», – подумал колобок и полез возле «Пирата» обратно наверх.(...)
И вдруг в очередном мужицком «Два по сто пятьдесят!» он узнал – совсем невероятно! – утреннего (погоди, или уже вчерашнего?) зайца и прожженного на семи ветрах волчару (тамбовского, а какого же!).
Он бы на колени пред ними рассыпался горохом, но – сами понимаете…
Потащил их, отнекивающихся, лижущих что-то зеленоватое и розоватое, к магазину ликеро-водочному «Талвис». (...)
Вся утренняя история повторилась как дежавю, как отражение в зеркале – с такими же приключениями открылось, что и после 9 вечера нельзя ничего купить! Что за сказка! О потерянном времени!..
Оставалось лишь сидеть на ступенях, кусать моржовые локти (розовые и зелено-фисташковые) да Бетина клясть.
