Анархисты

Покупают старье, чинят все это, потом перепродают.  Иван Куликов. Павловский кустарь. 1937. Муромский историко-художественный музей, Владимирская область

Когда его папа и мама (обоим было за шестьдесят) приехали навестить сына в учебку, Тимофеев подошел ко мне:

– Товарищ сержант, мама спрашивает, чего бы вам хотелось в подарок...

– Ничего, – ответил я, потом подумал и сказал, что мне хотелось бы тыквенных семечек.

Тимофеев ушел в увольнение, а вечером принес мне кулек семечек и передал слова мамы:

– Мама сказала, что очень удивлена вашей скромностью.

А еще был рядовой Борис Кац, сын старьевщиков из Минска. Помню, я удивился такой странной профессии, будто взятой из старинных книг, взялся его расспрашивать, но Боря как-то очень буднично и неохотно рассказывал про занятие своих родителей: мол, покупают старые вещи, предметы мебели и другое разное старье, чинят все это, ремонтируют, потом перепродают.

Борис был белокурый кудрявый еврей, с голубыми, немного навыкате глазами. Он превосходно играл на фортепиано, а еще он был вор, о чем я узнал случайно. Как-то раз вечером он подошел ко мне и шепнул на ухо:

– Товарищ сержант, я там военторг вскрыл, вам ничего не надо?

Я изумился и испугался:

– Боря, пойди обратно, закрой и сделай так, чтобы об этом никто больше не узнал...

Борис все просил меня одолжить ему мой китель с сержантскими лычками, чтобы он мог сфотографироваться в нем и послать домой девушке. Но я был принципиален и китель ему не дал. А сейчас думаю: странно, чего зажал...

Еще помню парад 7 ноября, когда наш батальон шел по главной площади города. Я споткнулся и сбил, сломал строй всей праздничной, идеальной коробки. Почти пятьсот человек сбились с ноги, и наш 3-й батальон прохромал мимо трибуны с городским начальством, чисто махновцы-анархисты, кто в лес, кто по дрова.

Мне это странным и удивительным образом сошло с рук. Только у старшины случилась истерика; уже вечером, в расположении, построив роту на вечернюю поверку, он орал:

– Этот Плетнер!!! – кричал он, багровый и страшный, размахивая руками и топорща свои черные, обкусанные усы. От возмущения и гнева с первого раза у него хватило воздуха только выкричать мою фамилию. Я боялся, что его разорвет от злости.

– Этот Плетнер!!! – заново набрав воздуха в легкие, орал старшина, – как получил сержантские лычки на погоны, так совсем ногу в строю перестал поднимать!