Наталия Звенигородская
Екатерина Сапогова (Пахита) и Александр Меркушев (Люсьен д'Эрвильи) на одной из репетиций. Фото Елена Лехова\пресс-служба театра оперы и балета Екатеринбурга
В этом году гениальному русскому французу Петипа – 200. Не торопитесь зевать. Мариус Иванович живее всех живых. Конечно, если умело его «приготовить». В последние годы «Пахиту» от разных шефов подавали под разными соусами. Уральский рецепт – особый.
Идея необычного проекта принадлежит Сергею Вихареву и Павлу Гершензону. Премьера могла стать подарком ко дню рождения хореографа (15 февраля Сергею исполнилось бы 56), но стала данью памяти.Сергей Вихарев ушел трагически внезапно. И теперь уже совершенно очевидно, что его недолгая жизнь вместила один из знаковых периодов в нашем балетном искусстве от зарождения до прояснения потенциала и возможных путей развития.
Получив с падением железного занавеса доступ к нотациям балетов Петипа, которые после революции «эмигрировали» в багаже бывшего режиссера Мариинского театра Николая Сергеева и осели за океаном, Вихарев стал первым в постсоветской России, кто всерьез занялся реконструкцией старинной хореографии, разогревая, а возможно, наоборот, исподволь отзываясь на разгорающийся зрительский интерес к балетному аутентизму. Все началось со «Спящей красавицы» 1999 года, чьим главным манком и сакральной ценностью стало почти буквальное приближение к скрытому под позднейшими наслоениями оригиналу. Потом были «Коппелия», «Баядерка», «Пробуждение Флоры»... И наконец «Тщетная предосторожность» в 2015-м в Екатеринбурге. Как и все предыдущие, вызвавший непримиримые споры, этот спектакль, казалось, далек от аутентичного. Но это звенья одной цепи. Вихарев и Гершензон отважно отдались тогда игре, которая, вопреки опасениям, открыла вроде бы парадоксальный, а в результате в высшей степени эффективный способ сохранения священных балетных реликвий – не консервировать, не архивировать, не мумифицировать, а возвращать живые краски, живое дыхание, придавая новый импульс полнокровной жизни, а значит – естественному развитию.Дерзок был эксперимент с «Тщетной предосторожностью» – старейшим из дошедших до нас шедевров мирового классического наследия. Но эта дерзость меркнет перед посягательством на «Пахиту» – истинный бриллиант в хрустальной короне выточенного гением Петипа балетного академизма. Напомним, что речь идет о всемирно знаменитом Grand pas 1881 года, десятилетиями существующем как самостоятельный одноактный балет. Авторы екатеринбургской версии задумали свой спектакль, как некогда, трехактным. Но Вихарев успел провести лишь первый блок репетиций и разучить с артистами несколько танцевальных ансамблей. Вжиться в чужой замысел и довести проект до финала отважился худрук труппы Вячеслав Самодуров.
То, что спектакль необычен, понятно уже при первых аккордах увертюры. Подойдя в своей «свободной транскрипции» к сочинению Эдуара Дельдевеза и Людвига Минкуса вольно, но уважительно, Юрий Красавин сотворил чудо. Эту музыку написал многоопытный профи с веселым талантом и не уставшей душой. Без стеба и капустничества он привел своих скромных коллег в XXI век как равных.
История об украденной цыганами и нашедшей свое счастье дочери благородных родителей изложена на трех очень разных и очень выразительных языках.
В первом акте, отдав щедрую дань церемонной старинной пантомиме, не перейдя при этом грани между ироничным стилизаторством и шаржем, постановщики главную роль отводят упоительным танцам. Несмотря на некоторую неслаженность, здесь и зрительскому глазу – праздник, и идеомоторике – зеленый свет. В общем, душа и тело в унисон.
Во втором акте вкусовые пристрастия авторов радикально меняются. Сюжет о коварной попытке убийства главного героя и его (вместе с Пахитой) чудесном спасении представлен в квазистилистике немецкого киноэкспрессионизма. Выглядит это, надо признать, на редкость убедительно, захватывающе и смешно. Ощетинившийся острыми углами павильон, рождающие тревожные ощущения искаженные пропорции дверных проемов, несоразмерные человеку, уходящие ввысь с нервическим изломом стены. Жесткая графика оконных переплетов. Пугающие светотени. Пахита в платье а-ля Марлен Дитрих в «Голубом ангеле» и в позах а-ля Грета Гарбо в «Безрадостном переулке». Перекочевавшие позднее в фильмы ужасов головорезы-зомби. Утрированный грим, характерные пластика и мимика. К этому стилю стоило прибегнуть хотя бы для того, чтобы вдруг увидеть, как неожиданно и фантастически точен в столь далеком от привычного рисунка роли премьер труппы Александр Меркушев.
Уже тут ясно, что сюжет спектакля не в изложенных в либретто перипетиях. Существует некий гиперсюжет. И он – о стиле. Вернее – о стилях. О безграничных выразительных возможностях. О многообразии эстетического опыта. Короче – о волшебной силе искусства, которое универсально, способно говорить на разных языках, обогащая, а не разобщая.
В этом убеждаешься, когда после развязки, происходящей на сей раз в современном актерском буфете, наступает черед легендарного классического Grand pas. Сверхстарания труппы и нетривиальное решение костюмов (Елена Зайцева) и сценографии (Альона Пикалова) открывают современному глазу его непреходящую и новую красоту, которой наверняка порадовался бы Петипа.
Екатеринбург–Москва
комментарии(0)