Жена кандидата в президенты несчастлива

И вновь любовный треугольник. Фото Дамира Юсупова/Большой театр

С тех пор как в 1972 году Майя Плисецкая первой отважилась перенести на балетную сцену роман Льва Толстого, в мире появилось уже десятка полтора разных интерпретаций – на музыку Родиона Щедрина, и не только. Версия-2018 для Большого театра – копродукция с Гамбургским балетом. Автор либретто, хореограф-постановщик, сценограф, художник по костюмам и автор концепции светового оформления Джон Ноймайер впервые представил свою «Анну Каренину» в Гамбурге 2 июля прошлого года. В спектакле звучит музыка Петра Чайковского, Альфреда Шнитке и Кэта Стивенса (Юсуфа Ислама). 

Образцово-показательная жена кандидата в президенты  несчастлива – по-своему. Казалось бы, чудесный сын, любящий муж, элегантный гардероб. Но без пяти минут первая леди одинока и душевно опустошена. Поиски потенциального электората приводят кандидата с супругой в спорткомплекс, где крутые парни готовятся к матчу по лакроссу. Всякому понятно, почему внимание скучающей дамы привлекает сложенный, как спасатель Малибу, белокурый красавец. Ведь времени и сил на жену у  преуспевающего политика решительно не хватает. Случайный знакомый к тому же не какой-нибудь фитнес-тренер, а офицер. Участники этого любовного треугольника – Анна Каренина (Светлана Захарова) и два Алексея – Каренин (Семен Чудин) и Вронский (Денис Родькин).

Есть в балете и ветреный Стива (Михаил Лобухин). Застигнутый врасплох, не успев толком натянуть джинсы, он по мобильному вызывает сестру разобраться с устроившей сцену Долли (Анастасия Сташкевич), а сам переключается с гувернантки на балерин. Есть и попавшая из-за Вронского в психушку Кити (Дарья Хохлова), и влюбленный в нее Левин (Денис Савин). Этот без конца подносящий к губам и сердцу горстку земли патриот русской деревни в кожаных штанах, клетчатой ковбойке и техасской широкополой шляпе – ловкий косарь, тракторист и вообще светлая душа. Правда, в столицах ему не по себе – ни дать ни взять Крокодил Данди в Лос-Анджелесе. 

Даже княжна Сорокина есть: юное очарование Элеоноры Севенард, возможно, заставит забеспокоиться еще не одну героиню. Есть люди в черном – охрана Каренина. Именно они выставляют из дому Анну, тайком пришедшую повидать сына. Есть персонаж в оранжевом комбинезоне дорожного рабочего (в такой же облачается в некоторых сценах Вронский). 

В самом по себе «переодевании» героев, в переносе действия в другую эпоху, страну, культуру нет ничего криминального. Нет посягательства на святое искусство, а есть попытка показать, что проблемы и страсти человеческие вечны и универсальны. Безусловно, не надо забывать, что, вдохновившись тем или иным литературным произведением, постановщик балета (как и любого спектакля или фильма) вовсе не дает клятву ни на йоту не отступить от первоисточника. Да и зачем? Литературное произведение уже создано. Спектакль – творение заведомо новое, другим автором задуманное и выношенное, другим языком рассказанное. 

Джон Ноймайер уложил без малого в три часа едва ли не все основные события романа. Что и говорить, Толстой предоставляет столько всевозможных деталей, что они как будто сами напрашиваются на визуализацию. Но вот парадокс – при помощи слова писателю удается передать такие нюансы, оттенки, эмоциональные и психологические состояния, для которых и названий-то в языке не существует, создать живые, сложные и объемные образы, которые вербализации в принципе не подвластны. 

А хореографы, в чьей власти «искусство состояний», кому, кажется, и карты в руки, не хотят или не умеют перевести на язык пластики толстовскую вязь, паутину поступков и побуждений, желаний и запретов, рационального и неосознанного. Вот и Ноймайер, стремясь не упустить детали сюжета, стараясь следовать букве романа, по сути, изменяет его духу. Остаются лишь «мыльные» выяснения отношений, семейная идиллия в стилистике рекламного ролика. Сериальные мотивации, сериальные страсти. 

С одномерностью своих персонажей пытаются бороться  артисты. Благодаря им в спектакле есть по-настоящему драматичные и трогательные эпизоды. Например, Каренин и Вронский у постели Анны. Или сцена, где Левин помогает Кити вернуться к жизни – заново, как ребенка, учит ходить. Прием растиражированный. Но Денис Савин делает его уникальным, как уникальна такая минута для каждого, кому случилось ее пережить, пусть даже в масштабах человечества подобных минут миллиарды.

Однако дела это не меняет. Лидия Ивановна, выписанная у Толстого не хуже Анны, с глубочайшим постижением непостижимого, невыразимого, но такого знакомого в человеческой натуре, у Ноймайера – лишь удачно воспользовавшаяся случаем секретарша-перестарок. Банальная история любовного треугольника разворачивается на банальном фоне. 

Метафоры вроде игрушечного паровозика, отметившегося чуть ли не в каждой балетной «Анне Карениной». «Распятая» в акробатичной поддержке героиня. Страстно краснеющая на фоне черного платья сумочка – как символ горячего сердца и искры, из которой вот-вот возгорится пламя большой любви. Пасторальное счастье на тракторе (сверкающий высокотехнологичной зеленой краской настоящий трактор  – одна из фишек спектакля) в противовес несчастью чванливых столиц. Показная парадная белизна фурок, суетящихся от кулисы к кулисе, против их же дешевой изнанки. А ведь, и правда, символично…